Зато погремев связкой ключей, которые по армейской привычке были пристегнуты к поясу длинной цепочкой, он отомкнул внушительный замок, который несколько комично смотрелся на хлипкой дверце, зажег бледный свет и подрулил к стеллажам, где хранились его нехитрые пожитки и припасы. С каким-то остервенением, словно это была не бутыль с мутноватым самогоном, а гранатомет, он взвалил себе на колени внушительную склянку и, матерясь и застревая, задом выехал обратно во двор. Сопя, запер замок и отправился в обратный путь.
Ник ждал его в дверях квартиры и даже попробовал было спуститься, чтобы помочь Паше вкатиться по специальному дощатому настилу, но был сметен калекой в сторону, так что под спиной жалобно взвизгнули жестяные почтовые ящики.
— С дороги, себе помоги…
В этот момент Нику не хотелось возвращаться в эту квартиру. Он помешкал в подъезде. Он чувствовал, как в нем туго, в плотную страшную спираль, закручивается какая-то пружина. Такое же ощущение бывало у него в Афганистане. Не перед атакой, нет — тогда были сосредоточенность и обманчивое спокойствие, — а во время длительных рейдов, когда душманам удавалось сильно потрепать их, когда гибли друзья, он ощущал в себе этот ни с чем не сравнимый завод, словно он уже и не он вовсе, а машинка в руках бездумного малыша, который все крутит и крутит ключик, в надежде, что она будет ехать долго-долго. А на самом деле стальная лента пружины вот сейчас вырвется из пазов, блестящей бесчувственной змеей выстрелит в разные стороны, не жалея ни лица, ни рук…
Ник понимал, что с того момента, как он появился тут, все без исключения заводили его. Чтобы он долго-долго ехал. Точнее — летел. Но перестарались. Пружинка была уже перетянута. Он уже не мог с ней никуда двинуться. Он уже даже дышать ровно не мог.
Он знал, как это опасно — не контролировать себя. Боец должен быть спокоен, потому что бой — это не мускулы, это игра в то, кто первый начнет паниковать. Если хочешь ослабить противника — разозли его. Сильные эмоции близки — от злости до паники один шаг. Ник понимал это и нервничал оттого, что не чувствовал опасности. Нигде. Ему совершенно не было страшно, а именно это говорило о слепоте, внутренней слепоте. Опасность должна была присутствовать. И если ее вовремя не заметить, то к Дэб ему уже больше не вернуться. Подстерегут, выследят и хорошо, если просто убьют, чтоб не отсвечивал.
А как раз вот так, просто, подставляться не хотелось. Просто подставляются дураки, а он все-таки профессионал, элита. Правда, в условиях города своя специфика. Особенно в условиях своего собственного, почти родного города. Тут не засветиться сложнее. Всегда есть опасность наткнуться на кого-нибудь из знакомых, подставиться совершенно случайно.
«Ладно, — решил про себя Ник. — Пока не стоит об этом. Начинать надо с алфавита: буквы узнать. А потом и до грамматики дело дойдет… Всему свое время. И свое место…»
И он вернулся в квартиру к Паше.
Тот громыхал на кухне в поисках подходящей посуды. Хватал рюмку, с сомнением глядел на нее и жахал с размаху об мойку, чтобы уже наверняка разбилась. Так же он разделался с невинным стаканом. Мелкая стеклянная крошка брызнула в стороны, и один из осколков рассек Паше бровь, но он не обратил на это внимания.
Наконец под руку ему попалась алюминиевая кружка. Видимо, понимая, что так просто расправиться с нею не удастся, он с размаху влепил ее в середину стола, подняв трехлитровую бутыль за горлышко мощной лапой, плеснул от души, разлив на полстола дурно пахнущую лужу. Не опуская бутыли, другой рукой взял кружку и бесстрашно вылил ее содержимое в рот. Ник не заметил, чтобы он глотал: самогон исчез в глотке, как в раковине, с легким журчанием.
Уже не ставя кружку на стол, Паша снова наполнил ее до краев и повторил процедуру. После этого глубоко вздохнул, опустил бутыль рядом с колесом инвалидного кресла, чтобы была под рукой, и, не выпуская кружки из рук, косо глянул на Ника:
— Посуду себе подбери.
Ник бесшумно вошел на кухню, подвернувшейся тряпкой вытер с табуретки брызги самогона и сел.
— Мать вашу, — хрипло заскулил Паша. — Как-то косо все… Сначала Серегу стерли, теперь вот Танька… Скользко тут. И рецепты твои тут на хер никому не нужны, американец. Тут таких лекарств в аптеках нету. И баксы свои можешь себе самому в зад засунуть — ни Сереге, ни Таньке они теперь на фиг не сдались. До фени они тут…
