— Джон Стэплтон, — прошептал Дуглас.
— Мяу, — ответил Джон Стэплтон.
Дуглас был поражен. Джон Стэплтон слегка покусал язычок левого ботинка Дугласа, как бы пробуя его на вкус. Потом кот прошел по коридору и исчез.
«Бред», — решил Дуглас. Этот вечер, эта семья, этот кот — все они наваждение. Кот явился предзнаменованием, и Дуглас, умываясь, рассматривая в зеркале свою дикую прическу и глубоко дыша, пытаясь взять себя в руки, — не мог выкинуть Николь из головы. Он вспоминал ее простые серебряные сережки, которые она всегда носила. Он вспомнил о Мелвилле, цитату из которого она написала по памяти, уважение, которое она питала к книгам Грэма Грина, ее мертвую хватку, которой она держала хоккейную клюшку. Ее любимым фильмом была «Филадельфийская история», настоящий шедевр. Он присутствовал при ее страстном споре по поводу наказания на уроке этики, однажды она держала на руках ребенка кого-то из учителей.
— Я хочу поговорить с Николь наедине, — заявил Дуглас, вернувшись в комнату.
— Конечно, — разрешил Самсон.
— Одни, одни. — Полетт устало улыбнулась Дугласу.
— Идите в мой кабинет. — Самсон встал и пожал Дугласу руку.
Они были одни. Дверь в кабинет была заперта. Николь села на тахту, сняла туфли и скрестила ноги. Дуглас сел на краешек деревянного стула, чья спинка была украшена гербом. Дуглас не стал спрашивать, но решил, что это может быть фамильный герб.
Николь хрустнула пальцами.
— Через минуту я начну называть вас не мистер Керчек, а Дуглас.
— Неужели?
Николь вздохнула.
— Мистер Керчек, пожалуйста, выслушайте. Мне нужно кое-что сказать.
Дуглас собрался с мыслями. За дверью на диване сидела семейная пара, пила бренди и, может быть, гладила Джона Стэплтона. В кабинете рядом с ним находилась своевольная молодая женщина.
— Мистер Керчек, — начала Николь, — я знаю, как трудно найти в этом городе любовь. Я молода, но понимаю, что такое одиночество и как оно печально. — Николь провела рукой по ногам, — я знаю парня в этом доме, который привязывает девушек к кровати, думая, что они спасут его от одиночества. Именно об этой печали я говорю.
— Хорошо, Николь. Но мы-то тут при чем?
Николь приложила палец к губам.
— Послушайте. Я знаю, что могу быть нелогичной, Дуглас.
У Дугласа перехватило дыхание. Он почувствовал что-то похожее на страх.
— Например, сегодня, — продолжала Николь, — эта история с «Королем Лиром». Но есть еще кое-что, чего вы не знаете. Я видела вас в кинотеатре на прошлой неделе.
Дуглас опять покраснел.
— Показывали фильм «Стрелка» с Грегори Пеком. Это было во вторник, на девятичасовом сеансе. Я увидела рекламу фильма в газете и знала, что вы пойдете. И я тоже пошла.
Дуглас пытался вспомнить, что на нем было надето в тот вечер и что он ел в кинотеатре. Фланелевая рубашка? Мишки Гамми?
— Я сидела через пять рядов от вас и видела ваш силуэт. Я видела, что вы в восторге от парня, игравшего бармена. Помните, парень из кабака?
Дуглас закрыл глаза. «Она права, — пронеслось у него в голове. — Ей девятнадцать, и она права».
— Как бы там ни было, женитесь вы на мне или нет, но я хотела это сказать, — выдохнула Николь. — Это нехорошо, Дуглас.
Дуглас не открывал глаз. Он слушал.
— Нехорошо то, как вы живете. Все те тяжести, которые вы поднимаете, те мили, которые пробегаете, фильмы, которые смотрите. Это неправильно. Это одиночество.
Дуглас посмотрел на нее. Он видел изгиб ее шеи, ее виски, но в ее глазах было что-то еще.
— Ты хороший учитель и все такое, Дуглас, но ты просто убиваешь время. Это точно.
«Какого черта?» — подумалось Дугласу. Потом он спросил себя: «Как? Как я его убиваю?»
— Я вижу это по книгам, которые ты задаешь нам читать, по галстукам, которые носишь. — Николь жевала прядь волос. — Ты готов, Дуглас, готов к встрече с женщиной — с той, на которой ты женишься. — Николь слегка нахмурилась. — И думаю, что эта женщина — я. Я встречалась с несколькими парнями, я знаю жизнь, и… Ну, я просто знаю, чего хочу.
— Как? — вырвалось у Дугласа. Его рука, держащая бокал, дрожала, поэтому он поставил его на стол. Он чувствовал, что сейчас заплачет, но сдержался.
— Как ты можешь такое говорить?
