Джереми вздохнул в последний раз.
— Я все слышу, — отозвался Майкл, — в чем дело?
— Ни в чем, — пробормотал Джереми.
Майкл показался в дверях. Ему было пятьдесят. Как и Джереми он был обрюзгший и высокий — ростом шесть футов. У него были бакенбарды и дурной запах изо рта.
— Давай поговорим, Якс, — предложил Майкл.
Джереми не испытывал симпатии к Майклу, хотя Майкл хорошо ему платил, не нагружал работой и всегда спрашивал его мнение на репетиции.
— Мне кажется, — сказал Джереми, — будто ты стараешься сделать «О мышах и мышах» комедией, а это совсем не так.
— Вопрос, — перебил его Майкл, — Джереми Якс стал экспертом по комедиям?
— Нет.
— Вопрос, — продолжал Майкл, — разве «Носорог» Ионеско — комедия?
— Ну… — начал Джереми.
— Нет, — настаивал Майкл, — я смотрел пьесу в Лондоне в семьдесят девятом. Двадцать человек в костюмах носорогов были на сцене, и ни один человек в зале даже не улыбнулся. — Майкл упер руки в бока. — Мыши не смешные. Мыши страшные.
— Как бы там ни было, — сказал Джереми, — забудь.
Тогда в колледже, после провального прослушивания, Джереми отвернулся от комедийного жанра. Он нашел себя в Достоевском и Чехове. Русские писатели — Джереми это чувствовал — понимали, что такое меланхолия. Они могли быть противоречивы, но они верили в Дьявола. Необязательно ходить в черном и пить кофе, чтобы проникнуть в их темноту. В том, что он называл русским духом, Джереми признал и темноту, которая прорвалась в нем той ночью много лет назад, единственной ночью, проведенной с Фридой.
У Джереми и Фриды не было никаких отношений. Они однажды встретились как неудачники, и трахнулись как неудачники, и с тех пор избегали друг друга. Джереми запомнил Фриду как бессильную, трагическую фигуру, как обреченного Карамазова или Фауста. Он иногда вспоминал о ней, направляясь от Бродвея к «Черривуду», последнему прибежищу деда.
Джереми потягивал «Катти Сарк» у стойки в «Черривуде», свирепо глядя на комедиантов, старающихся занять место Робби Якса на сцене. Комики были мужчинами за тридцать, с редеющими волосами, в скромных костюмах. Они закатывали глаза и отпускали сальности.
— Комики не мужчины, — произнес Джереми Якс. Он разговаривал со своим соседом по колледжу, Патриком Риггом. Патрик работал на Уоллстрит. Он жил в Примптоне, был известен своей привлекательностью и носил пистолет. — Русские — вот мужчины, — продолжал Джереми.
Патрик пожал плечами.
— Ты только посмотри на них, — Джереми кивнул на сцену, где комик аукал в микрофон.
— Он вносит свою лепту в искусство, — объяснил Патрик.
Джереми отхлебнул Скотч со льдом. Зубы свело от холода.
— Он насмехается над романтикой, — добавил Патрик.
«Русским не нужно вносить такую лепту», — подумал Джереми.
_____
В среду, когда ничего не предвещало беды, Джереми Якс стал Четвертой Злой Мышью. Все произошло очень быстро, и если бы Джереми успел посоветоваться с темнотой внутри себя, то, возможно, отказался бы от роли. Он еще не пришел в себя после ланча, как в офис ворвался Майкл Хью.
— Вызовите «скорую», — задыхался Майкл, — Четвертая Злая Мышь упала. Без сознания.
— Что случилось? — спросил Джереми.
Майкл покачал головой.
— Он ругал Первую Добрую Мышь и вдруг упал. Гипервентиляция легких или что-то еще…
В пьесе «О мышах и мышах» было восемь персонажей, четыре Добрые Мыши и четыре Злые. На всех актерах были одинаковые костюмы, и мыши различались только цветом брюк и манерой поведения. Вторая Добрая Мышь, например, была неравнодушна к мягкой обуви. Третья Злая Мышь каталась на спинах других мышей.
Все оказалось гораздо серьезней. У Четвертой Злой Мыши, заядлого курильщика, отказало легкое.
— Джереми, — Майкл потянул его в офис. Было четыре часа. Все еще среда. «Скорая» уже уехала. — Джереми, — повторил Майкл. Он говорил спокойно и почтительно. — Ты нужен «Лукасу».
— Это как? — поинтересовался Джереми.
Майкл сжал руку Джереми.
— Ты должен стать Четвертой Злой Мышью.
— Ни за что!
Лицо Майкла было серьезным.
— Нам нужен дублер. Премьера в пятницу.
— Можно позвонить в профсоюз актеров, — предложил Джереми.
Майкл нахмурился.
— По мере возможности «Лукас» предпочитает не привлекать никого со стороны.
