— Виши? Прямо в город?
— Я сказала «рядом», а не «в». Мы можем высадить вас в одной из окружающих деревень, чтобы вы смогли дойти самостоятельно. Понимаете, я вас не уговариваю, только если… В общем это целых сто пятьдесят километров.
— Нам и за месяц не дойти.
— Да. Вот что я хотела предложить…
— У нас нет определенного маршрута, мы просто движемся на север.
— Я знаю.
— Вам сказал человек, который вчера привез нас?
— Да. Он попросил, чтобы я нашла вас этим утром. Мой отец. Он думает, что маленькая девочка — еврейка.
— Она не.
— Иногда люди считают, что хороший набор фальшивых документов спасет их…
— Амандина не еврейка.
Она явно не поверила и не слушала меня, зато привела еще один аргумент:
— У нас есть укрытие в деревне вне зоны Виши.
— Французский шарм пасует перед немецкой машиной. Но наше убежище достаточно удалено, чтобы не привлекать к себе интерес, оно для нас и наших соседей.
Она впервые улыбнулась, и я увидела сходство с ее отцом. Из кармана жакета она вытащила единственную сигарету, постучала обоими концами по столу, извинилась, ушла к барной стойке, возвратилась, жадно затягиваясь. Маленькая рука слегка дрожала.
— Могу оставить вам, если хотите, — сказала она, протягивая сигарету.
Я покачала головой.
— Дом стоит в маленькой деревне. В нем останавливаются наши друзья.
— Вы подразумеваете, что скрываете людей.
— Мы защищаем их. Иногда только в течение нескольких дней, иногда намного дольше. Моя мать, пять деревенских женщин. Мы сотрудничаем с ними, мы сотрудничаем со многими, чтобы помочь людям на их пути.
— На их пути?
— На пути туда, где они могут переждать войну. Иногда в Швейцарию…
— Но мы не скрываемся, и нам не надо в Швейцарию.
— Я знаю. Шампань. Мой отец сказал мне. Он попытался связаться с некоторыми друзьями прошлым вечером, понять, нельзя ли переправить вас официально, но… пока ничего нет. Не сейчас. Даже правительство Реймса находится где-то вне города. Скорее всего в Невере. Вы связывались со своей семьей?
— Нет, я ничего о них не знаю. Я понимаю, что ситуация изменилась, но мы идем именно туда.
— Сколько вы уже в дороге?
— Почти три месяца.
— Откуда вы идете?
— Из Монпелье. Я знаю, это даже не полпути, но все же…
— Вы не можете рассчитывать серьезно продвинуться теперь. Погода…
— Нет, нет, конечно, нет. У меня есть общее рекомендательное письмо от моего епископа в Монпелье, которое достаточно предъявить в женском монастыре, в любом монастыре. Я попрошу возможности отработать за пансион. Амандина выросла в монастыре, и мы знакомы с религиозной жизнью. Я сама могла принять обет.
— Хорошо обученный голубь всегда возвращается в свое гнездо…
— Не обязательно. А что, если и так? Я же не знаю, куда вы двинетесь, пристроив нас…
Я встала, прихватила со стола свитер Амандины, куда она его небрежно бросила, взяла девочку за руку.
— Вы можете остаться с нами. Есть комната. Мы складываем наши рационы в общий котел, вместе работаем на маленькой ферме невдалеке от деревни. Все помогают. Не так комфортно, как в женском монастыре, возможно, но с другой стороны, я никогда не жила в монастыре.
— Я даже не знаю, как вас зовут.
— Лилия.
— И мы сможем пересечь границу? — Я пыталась хотя бы выглядеть здравомыслящей.
— Виши и наша деревня находятся в свободной зоне. На краю.
— Я никогда толком не знала географию.
— Когда время придет, вы пойдете с проводниками, мужчинами, которые знают леса. Без колючей проволоки и контрольно-пропускных пунктов. Без бошей. Но не завтра.
— Почему вы помогаете нам?
— А почему нет?
— Даже при том что Амандина — не еврейка?
— Какая разница?
— Где мы с вами встретимся?
— Я договорилась, что вы останетесь там, где ночевали прошлой ночью.
— Но утром меня попросили освободить комнату.
— Она за вами. Выходите из дома к пяти. У меня не будет времени ждать.
На звоннице пробило пять ударов, Амандина спала, свернувшись клубочком в моих ноющих от тяжести руках, и я думала, что Лилия, наверное, не приедет. И предвкушала, как заберусь сейчас обратно в кровать и навсегда забуду юную Валькирию и ее советы, но тут увидела, а не услышала грузовик, подъезжающий к нам. Он тихо позвякивал на брусчатке, двигатель мурлыкал еле слышно. Остановка.
