— Назовите вашу цену, мадам?
Так мы стали крутящими педали.
Когда попадалась приличная дорога, мы летели как ветер. Ну почти как ветер. А вот когда надо было ехать в гору, или по камням, или через лес, я часто подумывала, не бросить ли велосипед на обочине, и каждый раз уговаривала себя, что я это обязательно сделаю, но завтра или за следующим поворотом.
Мы редко преодолевали за день больше пяти-шести километров, часто меньше. Мне трудно объяснить то чувство свободы, которое жило во мне. Оно сродни грусти. Чем больше мы узнаем о войне, тем больше мы привыкаем к ней. К ее коварным отмелям, ловушкам, ощущению беззащитности. Если нам не удается пройти столько, сколько мы запланировали, мы спокойно соглашаемся на меньшее. Мы радуемся, когда удается поужинать. Ничего не боящаяся и ничего не ждущая Амандина обратила меня в свою веру. Конечно, я буду счастлива добраться до дома… Но пока…
Нас нельзя не заметить, когда мы останавливаемся в очередной деревне и развязываем платки — наше средство передвижения привлекает внимание. Мы ищем магазин, где сможем отоварить карточки. Магазины находятся, а в наиболее прилично выглядящих домах я пытаюсь приработать в обмен на ночлег. Иногда дают еще немного продуктов. Когда кто-нибудь соглашается, мы задерживаемся на несколько дней, до тех пор, пока нами не овладеет охота к перемене мест. Или пока бакалейщику или хозяйке дома или тому, с кем бы мы ни завязали дружбу, не понадобятся наша кровать, наше место за столом. Наша тарелка супа. Пока не станут ненужными мои услуги прачки или у патриарха семьи не начнут масляно блестеть глаза при виде меня.
Пока погода держалась, мы часто останавливались на ночлег где-нибудь около реки или ручья, с легкостью налаживая быт. Благодаря тележке мы обзавелись множеством полезных вещей, найденных, подаренных или позаимствованных, например — зеркало, которое мы вешали на нижнюю ветку дерева, чтобы иметь возможность аккуратно причесаться; купленное на черном рынке нижнее белье и носки; шерсть и вязальные спицы для меня; книги для Амандины; соль, свечи, спички, туалетное мыло, хозяйственное мыло для стирки; котелок без ручки, кружки, ложки, вилки, нож с черной ручкой; теплое шерстяное одеяло; два бокала с гравировкой; деревянные удочки; одноместная немецкая палатка, найденная грязной и мокрой в буковом лесу, которую мы отмыли и высушили на солнце. У нас имелся пузырек с маслом грецкого ореха, который, должно быть, выпал из чьего-нибудь багажа, мы нашли его на обочине каменистой проселочной дороги к северу от течения Гара.
Мы стирали одежду и в холодной, мягкой речной воде, сидели на берегу, позволяя теплому ветру сушить наши тела, пока мы ловим рыбу к ужину. Мы выкладывали из камней очаг и разжигали огонь. Если рыбалка удавалась — попадались чаще всего карпы, — улов заворачивался в листья и запекался в углях. Под нежную колыбельную скрипящих веток старого дуба мы спали, завернувшись в одеяло на матрасе из сухих листьев под пологом палатки. Мы просыпались с птицами и, если деревня была достаточно близко, от звона колоколов. Я не жалела о том, что мы покинули монастырь. Мы все простили друг другу. То, что еще вчера было безопасным тылом, в настоящее время им не является. Не менее опасно, чем везде. Пока мы двигались на север, иногда на восток, возвращаясь, плутая в поисках дороги, боши просочились на юг.
~~~
Кажется, вся Франция пришла в движение. Великий исход. Хотя основные массы двигаются с севера на юг, от немцев, мы не единственные, кто тащится против встречного ветра. Северяне, оказавшиеся в день капитуляции на юге, стремятся домой для защиты семей, ферм, собственности. А те, кто сбежал вначале с севера, уже возвращаются, разоренные, говоря, что опасность столкновения с немцами не идет ни в какое сравнение с противостоянием шести миллионам французов на открытой дороге. Бежав, бросив все нажитое непосильным трудом, они дики и неуправляемы. Сначала они отправились в путешествие на приличном автомобиле, но потом кончился бензин или лопнуло колесо, в ход пошли убогие тележки и переполненные вагоны. И умы и души тех, кто встретился нам на пути, были заперты на замок, как двери домов, в которые мы стучались поначалу. Кровь, пролитая во имя fratemité, братства, не передалась по наследству. Даже в этих лесах. Не поделиться куском хлеба. Украсть булочку, пока спутник моется. И спрятать. Также с ботинками. Кусочком мыла. Эгоизм, трусость, чтобы не сказать жестокость. Амандина точно произошла от другого типа французов.
