— Я знаю. Я слышал твою игру.
До Ивлин не сразу дошел смысл его слов. Она подняла голову и, широко открыв глаза от удивления, уставилась на него.
— Ты не мог меня слышать!
— И все же я слышал. Я ездил в Лондон послушать Изабеллу Равелли.
— Тогда… тогда ты все знаешь?
— Я думаю, что мне удалось собрать картину воедино. — Очень осторожно он поднес ее левую руку к губам. — И нельзя сотворить никакого чуда?
— Нет, для таких, как я, не существует чудес. — Ивлин резко отдернула руку. Если бы она решилась наконец рассказать Максу о своей загубленной карьере, то она хотела бы, чтобы это прозвучало неким драматическим откровением, а не робким признанием, сделанным шепотом в театральном буфете. Однако оказалось, что ей собственно и нечего открывать. Если Макс видел ее в Лондоне, то он с самого начала знал, кто она такая.
— Значит… когда ты встретил меня на лугу… ты узнал меня?
— Мне показалось, что узнал, но я не был абсолютно уверен. Имя было совсем другим, хотя инициалы совпадали. Я всегда подозревал, что Изабелла Равелли — это псевдоним. Это имя было немного… ненатуральным. К тому же ты изменилась.
— А знаешь, почему? — громко воскликнула она. — Знаешь?
— Тише, Иви, — успокоил ее Макс, когда один из бизнесменов удивленно повернулся к ним. — Выпей кофе.
Ивлин послушно подчинилась, и постепенно ее возбуждение прошло, уступив место любопытству.
— Но почему ты ездил послушать меня? Я не думаю, что мое имя было известно в Австрии… хотя может быть… — Она замолчала.
— Музыка моя профессия. Я работаю со многими концертными залами. Я читал рецензии на твои выступления и, признаюсь откровенно, не очень доверял им. У меня были в Лондоне свои дела, и я решил воспользоваться случаем, чтобы тебя послушать. Я ожидал увидеть просто талантливую пианистку, но встретил гения. И я нашел… еще кое-что.
Ивлин отреагировала только на одно слово.
— Ты решил, что я — гений? В самом деле?
— Да, насколько пианист может быть гением. Сам Лист не мог бы сыграть лучше, чем ты.
— О! — Взгляд Ивлин упал на ее левую руку. — А потом случилось это несчастье, — произнесла она упавшим голосом.
— Ты же можешь заняться чем-нибудь другим, — сказал Макс, не обращая внимания на отчаяние в ее голосе. — Ты когда-нибудь пробовала писать музыку?
— Да. Это были глупые детские вещи. Я не композитор, я — исполнитель.
— Но у тебя в душе живет музыка. Это могло бы восполнить твою потерю.
— Ничего нельзя восполнить, — с жаром возразила она. — Ты думаешь, я соглашусь стать третьесортным композитором, когда была первоклассным пианистом? Я хочу все или ничего.
— Понимаю.
— Но ты… ты ведь тоже музыкант? — спросила Ивлин. — Ты пишешь музыку?
— Нет. Я играю на многих инструментах, но непрофессионально. Иногда дирижирую. Музыка очень много значит для меня.
— И ты лишь вскользь обмолвился об этом?
— Я понял, что музыка — болезненная для тебя тема, — сдержанно заметил он, — а когда я рискнул пригласить тебя на концерт, и ты упала в обморок, я решил, что только подливаю масла в огонь.
— Бедный Макс! — Она смущенно засмеялась. — Но я ужасно рада твоему приглашению, ты, можно сказать, снял с меня заклятие.
— На это я и рассчитывал.
— Ты, наверное, решил, что я со всеми своими комплексами и табу превратилась в истеричку, — грустно произнесла Ивлин. — Но я не всегда была такой. — Она задумчиво посмотрела на Макса, жалея, что он мало знал ее раньше, в зените ее славы. — Тебе понравилась моя игра, значит, если бы судьба сложилась иначе, мы могли бы встретиться, но при других обстоятельствах, и я не выглядела бы печальным призраком. — Ивлин вздохнула о несбыточном. Тогда она была бы сияющей звездой.
— Когда я увидел твою руку, я начал сопоставлять факты, — сказал Макс. — Я долго пытался разыскать Изабеллу Равелли. Я надеялся, что будут объявлены новые выступления и ты как комета пролетишь по всей Европе, но когда никаких сообщений не последовало, я начал думать, что случилось что-то из ряда вон выходящее. Твой агент сказал, что ему ничего не известно, и я был ужасно разочарован, когда все мои усилия найти тебя оказались тщетными.
— Но почему? Я не была слишком важной особой.
