Алхимическое активное воображение - страница 11

Видите ли, если обратиться к архетипическим мотивам и архетипическому фону, в мифах и сказках часто бывает, что люди попадают в ловушку[10]. Они входят в замок, и дверь захлопывается за ними, а это всегда означает, что теперь они находятся в Самости. Они достигли той точки психики, когда они больше не могут бежать от себя самих. Они влипли, и эго, которое всегда тешится мыслью избежать того, что оно должно делать, знает, что попало в западню и с этого момента ему придется выполнить требования Самости, и его не отпустят, пока оно этого не сделает.

Во всех сказках и мифологических сюжетах герой, несмотря ни на что, всегда освобождается, но только после того, как совершит подвиг. Бегство бесполезно, потому что бежать некуда. Есть, например, персидская сказка[11], в которой герой попадает в волшебную баню, вода в которой прибывает и прибывает. Герой держится на плаву, пока силы не начинают покидать его, и, наконец, вода поднимает его до уровня купола над баней. В этот момент он касается круглого камня и благодаря этому спасается. Все исчезает, и он вдруг обнаруживает себя свободным, идущим по пустыне навстречу новым неизвестным испытаниям. В 1926 году Юнг видел сон, о котором рассказывает в «Воспоминаниях, сновидениях, размышлениях»[12]: он ехал в открытой телеге, которую вел мужичок, согласившийся отвезти его в замок XVII века. Ворота замка закрылись за ним. Он знал, что будет заключен в этом замке в течение многих лет. Позже, при изучении алхимических текстов, он понял, что его сон означал, что он будет обречен на изучение и развитие этой отброшенной традиции с нуля.

Шел XVII век, когда алхимия начала погибать. Интровертный подход в алхимии показывает, что это было исследование не только и не столько материи, но и коллективного бессознательного. В этом, по сути, психологическом направлении алхимического символизма мы можем разглядеть то, что мы делаем, когда экспериментируем с неизвестной целью, основой нашего устройства. Многие алхимики спонтанно практиковали то, что Юнг открыл еще до изучения алхимии и называл «активным воображением»[13].

Впервой главе я попыталась дать вам краткий исторический очерк происхождения алхимии, ее развития и той роли, которую она играет в целом в нашем историческом контексте. Теперь, прежде чем я перейду конкретному выбранному мною тексту, я хочу затронуть одну проблему, о которой до сих пор почти не упоминала: отношение алхимии к христианству. Вы позже увидите, что этот вопрос играет центральную роль в идеях Герхарда Дорна и в той проблеме, с которой он столкнулся. Я уже отметила, что в арабском мире интерес к алхимии поддерживался больше шиитами, то есть более интровертными и индивидуалистичными мусульманами, и что в еврейской традиции каббалистические и хасидские движения более интересовались алхимией, чем талмудические школы. Точно так же и в христианстве в основном монахи — сначала орденов исцеления, некоторые доминиканцы, а позднее францисканцы — больше интересовались алхимией, когда она вернулась в Западный мир через Испанию и Сицилию. С нею пришли и некоторые неофициальные христианско-герметические течения, обычно объединяемые сейчас под понятием дореформационных течений. Эти течения в основном интересовались третьим лицом Троицы — Святым Духом. Тенденцией этих движений было, даже если официальный орган или же учение церкви были против таких практик, попробовать создать личные отношения со Святым Духом с помощью снов, внутренних видений и личных откровений. Некоторые из этих течений Святого Духа выжили и сформировали то, что можно было бы назвать левым течением в собственно католической церкви, другие же были из нее исключены, а члены их осуждены и подвергнуты преследованиям. Многие из этих людей показали заинтересованность в алхимических занятиях и идеях. В то время как священнослужители поддерживали интерес к алхимии, эти люди скорее пытались освободить ее от религиозной символики и постепенно позволили ей стал чистой естественной наукой в современном понимании этого слова. Таким образом, в целом наблюдается то, на что Юнг указывает в предисловии к «Психологии и алхимии»: что алхимия никогда не была враждебна к преобладающим религиозным идеям и движениям, а скорее образовывала своего рода дополнительное подводное течение. Естественно, однако, что основные идеи некоторых алхимиков о Боге, о мире и о Святом Духе не соответствовали строго догматическому мировоззрению, но, будучи учеными и практиками, они обычно даже не сознавали этого. Если бы их спросили, они сказали бы с искренней убежденностью, что они верующие христиане или мусульмане: они не знали, что их готовность принять то, что мы сейчас назвали бы прямым вдохновением из коллективного бессознательного, поставила их в опасное положение лицом к лицу с преобладающими религиозными организациями. Таким образом, они оказались в ситуации, подобной ситуации многих мистиков, которые чувствовали, что со своим внутренним опытом они были ближе к самой сути ислама или христианства, а те, кто знал о религии только из книг и думал, что это всё, что возможно, пытались преследовать их как сектантов и еретиков. Это иллюстрирует тенденцию в официальной христианской доктрине умалять любые личные внутренние религиозные переживания: надо просто верить в исторический образ Иисуса и в догматическую традицию, связанную с ним, а не получать ориентацию в религиозных вопросах из того, что священнослужители назвали бы чисто субъективным фактором. В этом смысле христианство выражает истину души, но во внешней форме, в проекции.