Он почувствовал себя преемником старого ученого, словно тот завещал «сынку» завершить начатое им дело. Но тут мозг кольнула ядовитая мысль: а что если Великий Физик был лишь орудием, посредством которого Кей воплощал свой замысел?
Соль тотчас же с брезгливостью отверг кощунственное предполо-жение.
Скорее уж Кей вольно или невольно помогал Великому Физику осуществлять мечту об изначально счастливом человечестве!
Виктор думал о ней как о чем-то свершившемся, хотя в то же вре-мя сознавал, что на пути к беспримерно грандиозной цели сделан лишь крошечный шаг, а самое главное и трудное — впереди. Кей прав, настоящая жизнь только начинается, и нужно прожить ее достойно.
И незачем считаться, кто первым ступил на этот путь — Кей или Великий Физик. Все мы союзники, каждый сделает то, что в его силах, и то, что превыше их…
…Если бы кто-то из интранавтов, оторвавшись от своих мыслей, взглянул на чугунно-бесстрастное лицо Кея, он ни за что бы не догадался, какой тайфун чувств неистовствует сейчас в душе «персо-нифицированного интеллект-автомата».
Говоря о том, что психика интранавтов не выдержит всей правды, Кей подразумевал вовсе не возвращение в прошлое. Он не мог открыть ее даже сейчас и ограничился лишь полуправдой — невразумительным намеком, к счастью, так и не понятым ими.
Интеллект-автоматам удалось-таки найти алгоритм невозможного. Но, подобно «бессмертию» и «всезнанию», — не в буквальном смысле этого понятия.
Телепортировать эмбрионы через область пространственно-временных аномалий было слишком рискованно. Интеллект-автоматы во главе с Кеем предпочли решать задачу методом «от противного». Создали глобальную компьютерную модель человечества, транспонировали ее на поверхность Земли и стали наблюдать за эволюцией «псевдочеловеческого» общества, чтобы впоследствии воспользоваться плодами его технического прогресса.
Таким образом, все происходившее с Великим Физиком, Преземшем, Солем и миллиардами их «предков» и «современников» было на самом деле игрой потенциалов в сложнейшей иерархии электронных цепей.
Но произошло непредвиденное. Иллюзорный мир компьютерной модели спроецировался на реальный земной мир, слился с ним воедино, а люди-символы почувствовали себя настоящими людьми. Они рождались, жили, радовались, страдали и умирали.
Их исторический процесс не имел ничего общего с оптимальной программой, разработанной коллективным мозгом гемян для «эмбрионального» человечества.
В нем все оказалось искажено, перемешано, поставлено с ног на голову. Зло возобладало над добром, грубая сила над разумом…
«Что мы наделали, — бичевал себя «персонифицированный интеллект-автомат» Кей. — Считали, что оперируем с бесчувственными и бесстрастными байтами информации, а сотворили жизнь и позволили превратить ее в ад!»
Но уже ничего нельзя было изменить. Оставалось ждать и надеяться…
Люди молились Богу — всемилостивейшему и всемогущему, а Кей, внимая молитвам, чувствовал себя этим «Богом», но отлученным от милосердия, лишенным могущества, и ему было нестерпимо стыдно, что он — «Бог».
Люди блуждали во тьме, карабкались на вершины и срывались с них, но, вопреки всему, упрямо продвигались вперед по обломкам несбывшихся утопий, не подозревая о своей жертвенной роли…
И — спасибо им! — наступил черед подлинного человечества. Под моросящим дождем, среди чахлых деревьев и островков материкового льда начинается его оптимально спроектированная история. Изначально счастливая, как об этом мечтал Великий Физик.
Но нерадостно на душе у Кея. «Не заново, а впервые!» — так уверял он интранавтов. Самого же гложут сомнения, иначе не хотелось бы навсегда забыть тех, кто обращался к нему с молитвами.
А забыть надо, иначе можно сойти с ума. Только ничего не забудется.
Чувство непоправимой вины не покинет его до конца дней.
Казалось, душевные силы на исходе, но Кей знал, что, если придется, он в бессчетный раз стиснет зубы и мысленно воскликнет:
— Кто кого!
Пока же можно на минуту расслабиться и беззвучно простонать:
— Инта, родная, как мне тяжело без тебя…
