– Здорово. Я раньше гордился, что у меня папа – такой известный бизнесмен. Но писатель – это еще круче.
– А как твои дела?
Лешка не спешит ответить на мой вопрос, а, порывшись во внутреннем кармане пиджака, извлекает из него потрепанную зачетную книжку и прислоняет ее в развернутом виде к стеклу. Пять экзаменов и по всем разными почерками и разными чернилами стоит одна и та же оценка – «отлично».
– Молодец! Значит, взялся за ум. Так держать, – хвалю я сына.
А он, похоже, долго готовился к этому моменту, стремится удержать радостный миг победы и дальше листает зачетку.
– Я исправил две тройки за прошлую сессию на пятерки. Осталась только одна оценка «удовлетворительно» за первый курс. Пересдам этот предмет, и декан говорит мне, что я смогу претендовать на красный диплом.
Я смотрю на сына и не верю своим глазам. Неужели это тот великовозрастный хлыщ, который еще два года назад, загибая пальцы, пренебрежительно говорил об университетских преподавателях, что они овцы. Который все свободное время проводил в ночных клубах и на всевозможных тусовках. Который еще в конце первого курса привел ко мне домой фотомодель и заявил, что решил жениться на ней. Который заявлял, что ему мало триста долларов в день на карманные расходы, и клянчил у меня на день рождения Porche Cayenne за 115 тысяч евро. Неужели это мой сын? Сейчас он живет гораздо скромнее, чем когда я был на свободе. И насколько он стал лучше за это время! Воистину не было счастья, да несчастье помогло!
– Пап, я собираюсь после четвертого курса пойти на практику в прокуратуру. Ты не будешь возражать?
Еще одна усмешка судьбы: сын олигарха Ланского, которого Генеральная прокуратура обвиняет во всех смертных грехах, будет проходить практику в учреждении, призванном стоять на страже закона. А может быть, в этом и есть сермяжная правда, чтобы такие независимые пацаны, как мой Лешка, становились прокурорами. У них есть собственные суждения, ими трудно будет манипулировать.
– Я поддерживаю твое стремление. А что у тебя с женитьбой?
Лешка отмахивается:
– Да ну ее. Рано еще, папа, мне жениться. Вот закончу университет, встану на ноги, тогда можно будет думать о семье. А пока я к этому не готов.
Я готов расцеловать его через стеклянную перегородку. Слезы гордости за сына наворачиваются мне на глаза. Но мама не дает мне расплакаться.
– Я тебе с твоим товарищем блинов свеженьких испекла. Поешьте. Как-никак масленица.
Спасибо, мамуля. Конечно же, мы за милую душу слопаем твои блины. Редактор от стряпни моей мамы просто без ума.
Бедная, как она постарела за полтора года моей отсидки. Ее длинные волнистые волосы стали совсем седыми, морщины частой сетью легли на родное лицо. Стала тяжело ходить. Но все равно – упрямая – не бросает работу. Хотя ей уже скоро шестьдесят четыре года. Все подруги давно сидят дома и возятся с внуками и правнуками. А моя мама каждый вторник едет на метро через весь город в модный мебельный магазин и приводит в порядок всю накопившуюся за неделю бухгалтерскую документацию.
Сколько раз уже говорил ей, хватит, деньги на жизнь у нас в любом случае будут. Но нет, упрямо твердит свое:
– Я никогда ни у кого не сидела на шее и тебе обузой быть не хочу.
Вот такая у меня мама!
– Ты вообще понимаешь, что ты творишь! – впервые за тринадцать лет нашей совместной работы мой заместитель позволил себе разговаривать со мной в таком тоне.
– Вчера я встречался с Сим Симом. У них там волосы дыбом стоят от твоих художеств! – кричит мне в лицо Неклюдов, в прямом смысле брызгая слюной на персидский ковер ручной работы в моем кабинете. – Твой фонд финансирует партию Яблонского, ты даешь деньги коммунистам, а скольким кандидатам в депутаты по одномандатным округам ты финансируешь предвыборную борьбу? Ты что, Миша, окончательно рехнулся? Решил создать фракцию Ланского в Государственной думе? И ты думаешь, что тебе позволят это сделать? А вот это видел?
И Леонид ткнул мне фигу под нос.
Я делаю вид, что читаю последние новости из Gazeta.ru на мониторе своего ноутбука, но кукиш перед глазами столь выразителен, что я не могу не прореагировать на него.
