Источник, которому мы стремились следовать, – старая рукопись, составленная из устных рассказов тех, кто мог знать Эстер Принн в то время, и тех, кто слышал рассказы современников, – полностью подтверждает зрелище, описанное на предыдущих страницах. Среди многих моралей, которые можно извлечь из опыта несчастного страдальца священника, мы хотим выделить лишь одну: Не лги! Не лги! Не лги!
Свободно показывай миру если не худшие свои стороны, то хоть те, за которыми может скрываться худшее!
Нет ничего примечательнее перемены, которая произошла почти сразу же после смерти преподобного мистера Диммсдэйла, во внешности и поведении старика, известного как Роджер Чиллингворс. Вся сила и энергия, вся жизненная и умственная его мощь, похоже, оставили его, настолько он постарел, съежился и почти исчез с глаз людских, как вырванный сорняк, оставленный на солнце. Этот несчастный сделал смыслом своей жизни упорное преследование и систематические попытки мести; и когда, по достижении полного триумфа, злобный принцип остался без дальнейшей подпитки существованием объекта мести, когда, выражаясь кратко, не осталось дьявольской работы, которую он мог бы выполнить на земле, потерявшему человечность смертному оставалось лишь ждать, найдет ли ему хозяин новое дело или же воздаст по заслугам. Но ко всем этим сумеречным созданиям, так долго занимавшим наше внимание, подобно Роджеру Чиллинворсу и его компаньонам, мы проявим милосердие. Интересным объектом наблюдений и исследования является основа любви и ненависти, которая может оказаться единой. Каждое из чувств, в максимальном своем развитии, предполагает высшую степень близости и понимания сердца, в каждом человек зависим от существования духовной жизни другого, чем питает свою привязанность, каждое из этих чувств оставляет как страстно любящего, так и не менее страстно ненавидящего одиноким и покинутым без объекта его страсти. Следовательно, с точки зрения философии, можно рассматривать эти две страсти как схожие, за исключением того, что одна из них обладает божественным сиянием, а другая мрачным огненным светом. В мире духовном старый лекарь и священник – равно ставшие жертвами друг друга, – вполне могут обнаружить, что земной груз ненависти и антипатии превратился в золотую любовь.
Но оставим эту дискуссию, есть иная тема, которую следует обсудить с читателем. После смерти старого Роджера Чиллигнворса (случившейся в течение года), согласно его последней воле и завещанию, исполнителями которой стали губернатор Беллингем и преподобный мистер Уилсон, он завещал довольно значительную долю собственности, равно здесь и в Англии, маленькой Перл, дочери Эстер Принн.
Итак, Перл – эльфийское дитя – отродье демона, каковым некоторые люди того времени предпочитали ее считать, – стала тогда самой богатой наследницей в Новом Свете. Вполне вероятно, что это обстоятельство перекроило бы саму ткань общественного отношения; и если бы мать с дочерью остались здесь, маленькая Перл, достигнув брачного возраста, смешала бы свою дикую кровь с родословной самых истовых пуритан. Однако носительница алой буквы исчезла вскоре после смерти лекаря, а вместе с ней исчезла и маленькая Перл. Много лет лишь смутные слухи о них находили свой путь через море – как бесформенные куски дерева со стертыми инициалами, что выбрасывает на берег приливом, – но никаких связей с ними, достойных звания аутентичных, не было. История алой буквы стала легендой. Ее проклятие, однако, хранило свою силу, и позорный эшафот, на котором скончался несчастный священник, и коттедж на берегу моря, где обитала Эстер Принн, долго еще вызывали страх. У последнего однажды днем пришли поиграть дети, они и увидели высокую женщину в сером платье, которая подошла к двери коттеджа. За все минувшие годы дверь ни разу не открывалась, но либо женщина открыла замок, либо прогнившее дерево и металл поддались под ее рукой, либо она умела, как призрак, ходить сквозь стены – так или иначе, она вошла.
Остановилась на пороге – почти что отвернулась, – словно мысль о том, чтобы одной, пусть и изменившейся, войти в дом, так сильно напоминавший о прошлой жизни, была слишком отчаянной и мрачной даже для нее. Но промедление длилось лишь несколько мгновений, достаточных, впрочем, чтобы различить алую букву на ее груди.
