Эстер взглянула на него, испытывая волнение от новой радости.
– Ты должен познакомиться с Перл! – сказала она. – С нашей маленькой Перл! Ты видел ее, да, я знаю! Но теперь ты посмотришь на нее другими глазами. Она такое странное дитя! Я едва ее понимаю! Но ты сердечно полюбишь ее, как я, и будешь советовать, как с ней справиться!
– Ты думаешь, дитя захочет меня узнать? – с некоторой неуверенностью спросил священник. – Я давно избегаю детей, потому что они зачастую не доверяют мне – и пятятся, когда их пытаются со мной познакомить. Меня боялась даже маленькая Перл!
– Ах, как это печально! – ответила мать. – Но она искренне тебя полюбит, а ты полюбишь ее. Она недалеко. Я позову ее. Перл! Перл!
– Я вижу девочку, – заметил священник. – Вон она, стоит в луче солнца, в отдалении, на той стороне ручья. Так ты думаешь, она сможет меня полюбить?
Эстер улыбнулась и снова позвала Перл, которая виднелась вдали так, как и описал ее священник, похожая на яркое видение в луче солнца, что падал на нее в проем древесных крон. Луч дрожал, отчего фигурка девочки казалась смутной и неразличимой, – похожей то на настоящего ребенка, то на духа, – в зависимости от яркости озарявшего ее света. Она слышала голос матери, но приближалась совсем неспешно.
Перл не скучала, пока ее мать целый час разговаривала со священником. Огромный темный лес – суровый, как казалось тем, кто приносил в своей груди вину и беспокойство мира, – стал товарищем по играм одинокому ребенку, насколько умел это делать. При всей своей мрачности лес вложил самое лучшее в попытку ее поприветствовать. Он предложил ей ягоды брусники, выраставшие в начале осени, но созревавшие лишь ближе к весне, которые теперь казались алыми каплями крови на облетевших листьях. Перл собирала их и наслаждалась их диким вкусом.
Мелкие обитатели леса не стремились сбежать с ее пути. Куропатка с выводком из десяти птенцов угрожающе бежала к ней, но вскоре смиряла ярость и клохтала своим детям, что здесь нечего бояться. Одинокий голубь на низкой ветке позволял Перл пройти под собой и издавал звук скорее приветственный, чем тревожный. Белка, вынырнув из глубин своего дома на дереве, стрекотала то ли от радости, то ли от злости – белки столь вспыльчивые и веселые создания, что сложно бывает понять их настроение, – и, не прекращая шуметь, бросала на голову девочки орех. Это был прошлогодний орех, уже побывавший в острых зубах. Лиса, разбуженная шорохом легких шагов по листьям, инстинктивно глядела на Перл и застывала в сомнении, стоит ли убегать или продолжить сон в том же месте. Волк, говорили потом, – но в этом история определенно стремилась в сторону невозможного, – выходил, чтобы понюхать платьице Перл, а затем предложить свою дикую голову для поглаживания. Однако истиной оставалось то, что мать-природа и все ее дикие порождения признавали родственную дикость в этом человеческом ребенке. И девочка здесь становилась куда мягче, чем на отороченных травой улицах поселения или в материнском коттедже. Растения словно понимали это, а потому то одно, то другое шептали ей, когда она проходила: «Укрась себя мной, прекрасное дитя, укрась себя мной!» – и, чтобы порадовать их, Перл собирала фиалки, и анемоны, и водосбор, и ярко-зеленые побеги, что росли на старых деревьях на уровне ее глаз. Ими она украшала свои волосы и талию и превращалась в дитя нимфы, маленькую дриаду или иное существо, столь родственное античному лесу. Перл так же украшала себя, когда услышала голос матери, и медленно зашагала назад.
Медленно – потому что она видела священника!
– Ты искренне ее полюбишь, – повторила Эстер Принн, когда они со священником наблюдали за маленькой Перл. – Разве она не красива? И посмотри, с каким врожденным талантом она украшает себя цветами! Если бы она собирала в лесу жемчужины, бриллианты и рубины, и те не смогли бы украсить ее лучше! Она прекрасное дитя! И я знаю, чьи у нее брови!
– Если бы ты знала, Эстер, – сказал Артур Диммсдэйл с нервной улыбкой, – сколько это милое дитя, всегда сопровождающее тебя, доставило мне тревог! Я думал – о, Эстер, что то были за мысли и как ужасно было пугаться их! – что мои черты частично повторяются в ее лице, настолько явно, что мир не может этого не увидеть! Но в основном в ней твои черты!
