– Неужто ты смеешься надо мной? – спросил священник.
– А ты не храбрый! А ты не честный! – ответила девочка. – Ты не пообещал держать меня и маму за руки завтра днем!
– Достойный сэр, – откликнулся лекарь, который подошел уже к самому основанию платформы, – благочестивый мистер Диммсдэйл! Неужто это вы? Ну-ну, и вправду вы! Нам, людям науки, чьи головы погружены в книги, обязательно нужен строгий присмотр! Мы спим на ходу и ходим во сне. Пойдемте, добрый сэр и мой дорогой друг, прошу вас позволить мне отвести вас домой!
– Откуда вы знали, что я буду здесь? – со страхом спросил священник.
– Откровенно и истинно, – ответил Роджер Чиллингворс, – я ничего не знал об этом. Я провел бóльшую часть ночи у постели почтенного губернатора Уинтропа, делая все, что в моих силах, для облегчения его страданий. Он отправился в лучший мир, и я также шагал домой, когда увидел этот странный свет. Пойдемте со мной, преподобный, прошу, иначе вы едва ли сможете хорошо провести завтрашнюю воскресную службу. Ах да! Теперь вы видите, как они могут смущать мозг – о, эти книги! Эти книги! Вам нужно меньше читать, добрый сэр, и больше отдыхать, иначе эти ночные капризы начнут расти.
– Да, я пойду с вами домой, – сказал мистер Диммсдэйл.
С холодным отчаянием, как только что пробудившийся от кошмара человек, он позволил лекарю увести себя прочь.
На следующий день, однако, было воскресенье, и проповедь, которую он читал, была самой богатой и мощной, самой пронизанной небесным влиянием из всех, что доселе срывались с его губ. Говорили потом, что души, множество душ, были приведены к истине силой его служения и поклялись себе хранить святую благодарность мистеру Диммсдэйлу долгие годы спустя. Но когда он спустился с кафедры, к нему подошел седобородый дьячок с черной перчаткой, в которой священник опознал собственную.
– Ее нашли, – пояснил дьячок, – этим утром на эшафоте, где злодеев предают публичному позору. Сатана обронил ее там, я знаю, желая непристойно подшутить над вашим преподобием. Но он воистину слеп и глуп, как всегда. Чистой руке нет нужды скрываться под перчатками!
– Благодарю, добрый друг, – мрачно сказал священник, но сердце его преисполнилось страха, ведь настолько смешана была его память, что события прошлой ночи уже начинали казаться видением.
– Да, похоже, это действительно моя перчатка.
– И раз уж Сатана решил ее стащить, вашему преподобию отныне лучше бороться с ним без перчаток, – заметил старый дьячок с мрачной улыбкой. – Но слышали ли вы, ваше преподобие, о знамении, что видели прошлой ночью? Огромная алая буква в небе – буква «А», которая, как решили, означает «Ангел». Поскольку нашего доброго губернатора Уинтропа сделали ангелом прошлой ночью и, без сомнения, пожелали уведомить о том нас на земле!
– Нет, – ответил священник. – Об этом я ничего не слышал.
13
Еще один взгляд на Эстер
Во время своей последней странной беседы с мистером Диммсдэйлом Эстер Принн была шокирована ухудшением его состояния. Его нервная система, похоже, была полностью уничтожена. Моральная сила уменьшилась до детской слабости. Она беспомощно ползала по земле, хотя интеллектуальные его качества сохранили прежнюю силу и, возможно, обрели новую нездоровую энергичность, которую могла придать им только болезнь. Обладая знанием обо всей последовательности обстоятельств, сокрытых от всего мира, она могла заключить, что, помимо законных угрызений совести, ужасный механизм начал свою работу и все еще воздействовал на благополучие и покой мистера Диммсдэйла. Зная, каким был когда-то этот несчастный падший человек, она всей душой восприняла тот судорожный ужас, с которым он обратился к ней – изгнаннице и парии – за поддержкой против инстинктивно опознанного врага. Она решила, более того, что у него есть право на самую полную помощь с ее стороны. Слегка привыкнув в своем длительном удалении от общества измерять свои идеи о добре и зле по внешним стандартам, не считаясь с собой, Эстер увидела – или ей казалось, что увидела, – что ответственность, лежащая на ней по отношению к священнику, несоизмерима ни с чьей в этом мире. Звенья, объединявшие ее с остальным человечеством, – звенья из цветов, или шелка, или золота, или же любого другого материала – все были разорваны. Осталась лишь железная цепь общего греха, которой ни он, ни она не могли разорвать. И, как и все иные связи, она несла в себе обязательства.
