Художник выглядел бледнее, чем обычно, и меж его бровей залегла глубокая складка мрачной суровой задумчивости. И все же улыбка его была исполнена искреннего тепла, даже радости – едва ли не самое живое из выражений его лица, которые Фиби когда-либо видела. Улыбка светилась сквозь новоанглийскую сдержанность, которой Холгрейв по привычке скрывал все чувства, переполнявшие его сердце. Такое выражение лица бывает у человека, который слишком долго пробыл наедине с ужасной мыслью в каком-нибудь мрачном лесу или иссушающей пустыне и вдруг увидел знакомые черты самого драгоценного друга, отражающие мирные мысли, домашний уют и плавное течение повседневных дел. И все же, стоило ему почувствовать необходимость ответа на вопросительный взгляд Фиби, он перестал улыбаться.
– Мне не стоило радоваться вашему приходу, Фиби, – сказал он. – Мы с вами встретились в странный момент.
– Что произошло? – воскликнула она. – Где Хепизба и Клиффорд?
– Ушли! И я не представляю куда, – ответил Холгрейв. – Мы с вами одни в этом доме.
– Хепизбы и Клиффорда нет? Но это же невозможно! И почему вы привели меня сюда, а не в приемную? Ах, случилось нечто ужасное! Я должна бежать туда и все увидеть!
– Нет, нет, Фиби, – сказал Холгрейв, удерживая ее. – Все точно так, как я вам сказал. Они ушли, и я не знаю куда. Непоправимое действительно произошло, но не с ними и, я в этом абсолютно и полностью уверен, отнюдь не по их вине. Если я верно понял ваш характер, Фиби, – продолжил он, глядя ей в глаза со странной смесью тревоги и нежности, – при всей своей мягкости и приверженности к обычному порядку вещей, вы наделены немалой силой. Вы потрясающе уравновешены и, думаю, сможете в смутное время доказать свою способность справляться с из ряда вон выходящими событиями.
– О нет, я очень слаба! – ответила Фиби, дрожа. – Но скажите же мне, что случилось?
– Вы сильны, – настаивал Холгрейв. – Вам нужно быть сейчас сильной и мудрой, поскольку я полностью сбит с толку и нуждаюсь в вашем совете. Надеюсь, вы сможете подсказать мне, что делать!
– Скажите же мне! Скажите! – Фиби все дрожала. – Меня гнетет, меня ужасает эта таинственность! Со всем остальным я сумею справиться!
Художник медлил. Несмотря на сказанные им с полной искренностью слова об умении уравновешивать все вокруг, которым Фиби так его впечатлила, ему казалось неправильным сообщать ей ужасный секрет минувшего дня. Он чувствовал себя так, словно должен вытащить ужасное мертвое тело на чистое место у домашнего очага, где труп продемонстрирует самые отвратительные свои черты, пятная весь уют и тепло вокруг. И все же он не мог скрывать от нее происшедшее, она должна была знать.
– Фиби, – спросил он, – вы помните это? – И он вложил в ее ладонь дагерротип, тот самый, который показывал во время первого их разговора в саду и который так явно отображал всю жесткость и все неприглядные черты своего оригинала.
– Какое это имеет отношение к Хепизбе и Клиффорду? – спросила Фиби с нетерпением, изумляясь тому, что Холгрейв решил отвлечь ее на такие мелочи в настолько серьезный момент. – Это судья Пинчеон! Вы уже показывали мне его раньше!
– А вот то же самое лицо, заснятое около получаса назад, – ответил художник, протягивая ей вторую миниатюру. – Я только закончил его проявлять, когда услышал вас у двери.
– Но это смерть! – содрогнулась Фиби, внезапно бледнея. – Судья Пинчеон мертв!
– Как видно по дагерротипу, – сказал Холгрейв, – он сидит в соседней комнате. Судья мертв, а Клиффорд и Хепизба исчезли! Большего я не знаю. Все остальное лишь догадки. Возвращаясь вчера вечером в мою одинокую комнату, я не заметил света ни в приемной, ни в комнатах Хепизбы и Клиффорда, в доме царила тишина, и этим утром тоже. Из окна я услышал, как соседка утверждала, что ваши родственники покинули дом во время вчерашнего шторма. Затем до меня дошли слухи, что пропал судья Пинчеон. Чувство, которого я не могу описать, – неопределенное ощущение катастрофы – заставило меня пройти в эту часть дома, и я обнаружил то, на что вы сейчас смотрите. В качестве свидетельства в пользу Клиффорда и ради важности, которую произошедшее имеет для меня самого, – поскольку, Фиби, у меня есть странные наследственные связи с судьбой этого человека, – я использовал имеющиеся в моем распоряжении средства, чтобы запечатлеть для истории смерть судьи Пинчеона.
