Фиби оставила одинокую пару и прошла через лавочку, пытаясь сдержать слезы, – она ведь собиралась так быстро вернуться, что не было смысла их проливать. Она не осознавала, что слезы уже текут, не вытирала их платочком. На пороге она столкнулась с маленьким сорванцом, чьи потрясающие способности наслаждаться гастрономией мы описали в начале нашего рассказа. Фиби взяла с витрины некоего представителя животного мира – впрочем, сквозь слезы она не могла разобрать, кролик то был или гиппопотам, – вложила в ладонь мальчишки в качестве прощального подарка и зашагала прочь. Старый дядюшка Веннер как раз выходил из соседской двери, с пилой и козлами на плече, и, шагая по улице, присоединился к Фиби, покуда им было по пути. Несмотря на его заплатки, потертую шляпу и крайне странный покрой штанов, у Фиби не возникало желания обогнать этого спутника.
– Мы будем скучать по тебе до следующего воскресенья, – заметил уличный философ. – Непривычно так быстро привязываться к кому-то, чтоб этот кто-то стал необходим, – уж простите меня, мисс Фиби, такой старик, как я, ни за что не пожелал бы вас обидеть, – необходим, как дыхание, а вы такой для меня стали! Я долго прожил на этом свете, а ваша жизнь только начинается, и все же вы мне знакомы так, словно я знаю вас с детства, словно вы, как лоза, с тех пор оплетали мой жизненный путь. Возвращайтесь скорее, иначе я отправлюсь на ферму, моя спина все хуже справляется с пилкой дров!
– Очень скоро, дядюшка Веннер, – ответила Фиби.
– Уж как можно быстрее, Фиби, ради этих двух несчастных душ, – ответил ее сопровождающий. – Они не справятся без вас теперь, и никогда бы не справились, Фиби. Вы для них словно ангел Божий, посланный жить в их доме, делая его милым и уютным! Как бы, по-вашему, печалились люди, если б однажды приятным летним утром ангел расправил крылья и улетел домой? Вот это они и чувствуют, глядя, как вы отправляетесь на поезд! Они не вынесут разлуки, мисс Фиби, так что возвращайтесь!
– Я не ангел, дядюшка Веннер, – ответила Фиби с улыбкой, пожимая ему руку на прощание. – Но, полагаю, люди ближе всего к ангелам, когда посвящают свои силы добрым делам. Я обязательно вернусь!
Так распрощались старик и цветущая девушка, и Фиби вскоре унеслась прочь с такой скоростью, словно ее действительно несли крылья ангелов, столь галантно упомянутых дядюшкой Веннером.
Несколько дней прошли в Доме с Семью Шпилями в мрачной давящей атмосфере. Стоит отметить (чтобы не приписывать всю угрюмость неба и земли только лишь отъезду Фиби), что ветер принес восточный шторм, и тот неустанно трудился над тем, чтобы стены и крыша старого дома выглядели еще более угрюмыми, чем обычно. И все же снаружи было и вполовину не так мрачно, как внутри. Бедный Клиффорд оказался мгновенно отрезан от всех скудных источников своей радости. Фиби не было рядом, солнечные лучи не падали на пол. Сад, с размокшими дорожками, холодом, каплями, падающими с листвы на беседку, являл собой жуткое зрелище. Ничто уже не цвело в промозглой, влажной, безжалостной атмосфере, принесенной солоноватыми порывами морских ветров, кроме разве что мха в местах соединения черепицы и довольно большого островка растений, которые в последнее время страдали от засухи в выемке между шпилями.
Что до Хепизбы, она, казалось, была не только одержима восточным ветром, но и по сути своей являлась лишь иным проявлением этого серого и безрадостного заклятия погоды: олицетворением восточного ветра, мрачным, безутешным, в старом черном шелковом платье и тюрбане цвета свинцовых туч на голове. Поток покупателей иссяк, поскольку разнеслись слухи, что пиво и все иные портящиеся продукты скисли под хмурым взглядом Хепизбы. Впрочем, люди порой обоснованно жаловались на ее отстраненность, однако по отношению к Клиффорду она не была ни сварливой, ни недоброй, и в сердце ее не стало меньше тепла, которым она пыталась согреть своего брата. Однако тщетность лучших ее усилий делала старую леди беспомощной. Она мало что могла, кроме как молча сидеть в углу комнаты, когда ветви грушевых деревьев хлестали по маленьким окнам, даже днем создавая сумерки, которые Хепизба неосознанно сгущала своим безрадостным видом. То была не ее вина. Все, даже старые столы и стулья, выглядело таким же сырым и холодным, словно ныне настал худший из возможных дней. Портрет старого пуританина дрожал на стене. Сам дом дрожал, от чердака с семью шпилями до кухонного камина, который служил прекрасным олицетворением сердца старого дома, поскольку был построен ради тепла, но ныне был холоден и пуст.
