Таковы были фантазии, которыми она давно утешала себя, а оттого обычная попытка дядюшки Веннера ободрить ее, смешавшись с воображением, засияла странной праздничной радостью в бедных, пустых, меланхоличных областях ее разума, словно весь внутренний мир ее внезапно осветился газовыми рожками. Но либо он ничего не знал о ее воздушных замках – да и откуда ему было знать? – либо ее отчаянно сведенные брови лишили старичка присутствия духа, что было бы не странно и для более храброго человека. Вместо того чтобы продолжить эту серьезную тему, дядюшка Веннер решил поделиться с Хепизбой тайной премудростью ведения грошовой лавки.
– Не давайте в долг. – Таковы были некоторые его золотые максимы. – Не берите бумажных денег. Внимательно считайте сдачу! Серебро проверяйте на звон и полновесность! Отдавайте назад все английские полупенсы и медную мелочь, их у нас в городе много. В свободные часы вяжите детские шерстяные носки и варежки! Заквасьте собственные дрожжи и сами делайте имбирное пиво!
И пока Хепизба силилась переварить горькие пилюли его мудрости, он перешел к последнему, самому важному совету:
– Перед покупателями старайтесь выглядеть веселой и улыбайтесь, протягивая им нужный товар! Порченый товар, украшенный доброй, теплой, солнечной улыбкой, расходится лучше, чем добрый товар, над которым вы хмуритесь.
Последнее изречение заставило Хепизбу вздохнуть так тяжко и глубоко, что дядюшку Веннера чуть не сдуло, как сухой лист – на который он так походил – порывом осеннего ветра. Придя в себя, однако, он поклонился и с самым благостным выражением лица поманил Хепизбу к себе.
– Когда вы его ожидаете? – прошептал он.
– О ком вы? – спросила она, побледнев.
– Ах! Вы не любите об этом говорить, – сказал дядюшка Веннер. – Ладно, ладно! Не будем же больше, хотя весь город только о том и шумит. Я помню его, мисс Хепизба, еще по тем временам, когда он учился ходить!
Остаток дня бедная Хепизба провела, еще больше убеждаясь в своей неспособности вести торговлю. Она словно бродила во сне, или, что вернее, воображаемая жизнь и реальность владели ее эмоциями столь полно, что внешние обстоятельства казались ей несущественными, словно фантазмы, которые посещают людей в полудреме. Она механически отвечала на частые призывы колокольчика, на требования покупателей, рассеянно обводила близорукими глазами лавочку и предлагала один товар за другим, за исключением – умышленным, как полагало большинство покупателей, – того, что они просили. Такое печальное замешательство поистине случается, когда дух уходит в прошлое, или в более мрачное будущее, или тем или иным образом пересекает невидимую границу между миром настоящего и вымышленного, оставляя тело справляться в одиночку, простым своим механизмом животной жизни. Это похоже на смерть, но без свойственной ей молчаливой привилегии – свободы от земных забот. Хуже того, текущие обязанности, столь мелочные, как в лавке, досаждали теперь погруженной в раздумья старой леди. И, словно сама судьба ополчилась на нее, после полудня покупателей стало гораздо больше. Хепизба допускала ошибку за ошибкой в своем крошечном деле, совершала неслыханные нелепости: вот она подает двенадцать, а вот семь сальных свечей вместо десяти за фунт; продает имбирь вместо нюхательного табака, булавки вместо иголок, иголки вместо булавок, ошибается со сдачей, иногда в ущерб покупателю, но гораздо чаще себе, и продолжает все тоже, по мере сил множа вокруг себя хаос, пока в конце рабочего дня, к собственному изумлению, не обнаруживает, что в ящике почти не осталось денег. После всех ее жутких мучений доход составил десять медяков и сомнительный девятипенсовик, который совершенно явно блестел медью.
Но, несмотря на цену, какой бы та ни была, Хепизба радовалась тому, что день закончился. Никогда еще время от рассвета до заката не тянулось для нее столь мучительно и долго, никогда оно не было заполнено презренной утомительностью труда и не оставляло уверенности, что лучше будет лечь в угрюмой покорности и позволить жизни со всеми ее трудами и неприятностями спотыкаться о лежащее тело как угодно! Последним покупателем Хепизбы стал маленький пожиратель Джимов Кроу и слона, собравшийся проглотить и верблюда. В своем замешательстве она вначале подала ему деревянного солдатика, а затем пригоршню мраморных шариков, что никоим образом не удовлетворило его – в остальном всеядного – аппетита, и потому она поспешно протянула мальчишке все оставшиеся пряники и вытолкала его из лавки. Затем обернула колокольчик недовязанным чулком и заперла дверь на дубовый засов.
