— Сызнова упою, — уверенно кивнул Слан. — Лишь бы кун хватило. Но ради такого дела можно и одну из ваших лошаденок продать, коль ты их мне…
— Лошади — это подарок. Продавать их не надо — сгодятся еще, — перебил его подручный. — Да и не дадут тебе за них в селе хорошую цену. Вот возьми, — он протянул мешочек, в котором что-то увесисто звякнуло. — Здесь три киевских гривны. Все село упоить хватит. Вот только оставаться тебе там не след — мало ли. Лучше собирайся да езжай обратно в Рязань.
— Так я еще… — заикнулся было Слан, но натолкнулся на холодный прищур серых глаз с голубоватой льдинкой внутри и умолк. Было в этих глазах что-то такое, против чего не хотелось ни возражать, ни тем более спорить. Только теперь до Слана стало доходить, что купец, пожалуй, пожиже своего помощника.
— А перед отъездом сызнова в Киев заглянешь и прихватишь с собой кое-что, — сухо добавил тот, и Слан вовсе усомнился — помощник ли он вообще, а если и так, то уж во всяком случае — не купца.
— Ты уж извиняй, что я так наскоро с тобой, — внезапно улыбнулся его собеседник. — В иное время мы и медку бы отведали, и про жизнь поговорили, а теперь сам видишь — некогда. Ну да ничего. Встретимся еще, тогда и наговоримся. Лишь бы ты успел в срок. Но мы тут с хозяином моим свечи за тебя перед всеми иконами поставим, — и он весело подмигнул Слану, мгновенно став похожим на прежнего ловкого и расторопного зазывалу из лавки.
«Это какой же угодник или мученик таким, как он или я, покровительствует? — рассеянно думал бывший атаман, возвращаясь обратно в село. — Разве что тот, кто и сам чем-то схожим занимался? А такие разве выбиваются в святые? Хотя вон меня взять. Думал ли я, когда с ватагой по лесам хаживал, что всего через несколько лет в чести у самого царя буду?!. А кони славные. Этот, как его, Любомудр, кажись, и впрямь не поскупился — лучших из своей конюшни выделил. Не скачут, а стелются, да как легко. Прямо тебе…»
Додумать он не успел. Чубарая кобыла, на которой он ехал, не почуяла ямку, коварно спрятавшуюся под снегом, и споткнулась. Слан чуть не плакал, когда привязывал бедное животное к дереву, и молил бога лишь о том, чтобы за те сутки, что он проведет с гонцом, поблизости не оказалось ни одного волка.
«Видать, свечей купец пожалел, или святой неказистый попался», — решил он, перебираясь на вторую лошадь красивого орехового цвета, с черновато-красной искрой по бокам.
Однако это была последняя неудача. Далее все прошло как нельзя лучше. Неведомый святой, словно извиняясь за оставленную в лесу кобылу, которую все-таки сожрали волки, ни на миг не оставлял без внимания Слана. Константин несколько удивился, когда Слан подал ему куцый клочок бумаги, искусно запрятанный в оглобле, выдолбленной по такому случаю. Удивился, однако ничего не сказал, лишь сдержанно поблагодарил.
Зато на другой день, когда бывший атаман почти сторговался о покупке неказистого, но еще крепкого домишка, притулившегося чуть ли не к самому углу высокой белокаменной крепостной стены, царские слуги вновь разыскали его и привели в роскошный двухэтажный терем с искусно вырезанными балясинами, поддерживавшими высокое крыльцо и просторные сени.
Был там и просторный широкий двор, и подклети, в которых хватало всякого добра, да и в хлеву тоже раздавалось приятное мычание, блеяние и похрюкивание.
Старший из тех, кто его сыскал, был одет в рясу, но держался со Сланом вполне дружелюбно. «Видать, не ведает он про мои прошлые дела», — решил бывший атаман.
— Государь-батюшка проведал, что ты жилье подыскиваешь, вот и повелел подсобить. Как тебе оно, подойдет ли? — осведомился монах, назвавшийся Пименом.
Иметь такой дом было еще юношеской мечтой Слана. Потом, когда жизнь пообтрепала его, мечтой стал казаться любой дом. С тоской поглядев на предлагаемые хоромы, Слан хмуро ответил:
— Мне за него и за сто лет не расплатиться.
— А сколь у тебя есть? — деловито осведомился монах.
Слан усмехнулся и высыпал себе в руку все, что имелось в порядком отощавшей калите. Было там немного — четыре увесистые гривны, еще две рубленые, ну и так — мелкими монетами еще с полторы.
