– Государь! – ответили мудрецы, – облик этот принадлежит человеку жестокому, высокомерному, жадному к наживе, одержанному властолюбием и всеми пороками, какие существуют на свете.
Возмутили царя слова эти.
– Как! – воскликнул он. – Возможно ли, чтобы таким был человек, дивные подвиги которого гремят по всему миру?
Пошел спор между художником и мудрецами. Художник утверждал, что облик Моисея написан им вполне точно, а мудрецы настаивали, что натура Моисея определена ими по этому изображению безошибочно.
Мудрый царь Арабистана решил проверить, кто из спорящих прав, и лично отправился в стан Израилев.
>При первом же взгляде царь убедился, что облик Моисея изображен художником безукоризненно. Войдя в шатер человека Божьего, преклонил царь колена, поклонился до земли и рассказал о споре между художником и мудрецами.
– Сначала, прежде чем я увидел лицо твое, – сказал царь, – я подумал: должно быть, художник плохо написал облик твой, ибо мудрецы мои в науке физиогномике люди весьма опытные: ныне же убеждаюсь, что это люди совершенно ничтожные, и суетна и ничтожна мудрость их.
– Нет, – ответил Моисей, – это не так: и художник, и физиогномисты люди весьма искусные; и тот, и другие правы. Да будет ведомо тебе, что все пороки, о которых говорили мудрецы, действительно присвоены были мне от природы, и быть может – еще в большей степени, нежели это определено ими по облику моему.
>Но долгими и напряженными усилиями воли боролся я с пороками моими, пересиливал и подавлял их в себе, пока все противоположное им не стало второй натурой моей. И в этом высшая гордость моя. (Мид. по Тиф. Иср., Кид.)
При освящении левитов, которых окропляли очистительной водою, сбрив волосы со всего тела, посвящение получил и Корей. И стала говорить Корею жена его:
– Полюбуйся, как поступил Моисей с тобою: сам царем стал, Аарона первосвященником сделал, сыновей его иереями. Теруму принесут – он говорит: «Отдайте все священнику», принесут десятину для левитов, он и от нее отбирает десятую часть для священника же. Мало этого, он еще обрить вас велит. Издевается он над нами. Волосы у людей – и то ему завидно!
– Но Моисей ведь и себя дал обрить, – возражал Корей.
– Ну, разумеется: всю власть и весь почет забрал, надо же хоть чем-нибудь поступиться.
Ходил Корей среди народа, а его, обритого, никто не узнавал.
– Ты ли это? – удивлялись все, – кто это тебя отделал так?
– Кто, как не Моисей, – отвечал Корей, – и мало того, что оголили, еще за руки и за ноги брали, вверх поднимали и приговаривали: «Вот ты и очищен!» Брата своего, Аарона, точно невесту нарядил и в скинии собрания посадил.
Недоброжелатели Моисея и пошли на все лады повторять, возбуждая народ против него:
– Моисей – царь; брат его Аарон – первосвященник, сыновья его – иереи. Терума – священнику, часть десятины – священнику, всякий дар и всякое приношение – ему же!..
А Корей, по природе своей склонный к злоумышленным шуткам и издевательству, стал такую побасенку рассказывать:
– Соседка у меня, вдова с двумя девочками сиротками. Клочок поля – все имущество ее. Принялась она полоску свою пахать. Приходит Моисей: «Помни, говорит, женщина, пахать, запрягши вола с ослом вместе, – нельзя». Приступила она к засеву – Моисей снова тут: «Поля своего, – говорит, – двумя родами семян не засевай». Пришло время жатвы: «Край поля своего, – предупреждает он ее, – оставь недожатым и забытого от жатвы снопа не подбирай». Приступила к молотьбе: «Давай, – говорит он, – теруму, давай первую десятину, давай вторую десятину». Что делать, закон! Покорилась бедняга, дала. Как дальше быть? Подумала она и решили продать участок и купить себе пару ягнят: «Будет, – думала она, – и шерсти на одежду, и от приплода польза». Когда овечки ягнились, пришел Аарон: «Подавай, говорит, ягняток сюда, ибо – каждого первенца должно посвятить Господу». Воля Божья, ничего не поделаешь, – отдала ягняток. Наступило время стрижки, – Аарон и тут не заставил себя ждать: «Шерсть первой стрижки принадлежит мне. Так сам Бог повелел».
– Сил моих нет больше, – решила она, – зарежу я овец и хотя мяса поедят дети мои.
