Мы — дети терпения. Терпение лопнуло, и мы появились на свет. Хакхан.
Абрикозов — министр по этническим вопросам:
Говорят, маленький народ страдает комплексом неполноценности. А я говорю: народ никогда не страдает комплексами, ибо нет маленьких народов. Есть маленькие, слабые люди и в малочисленных, и в многочисленных народах. Каждый народ — семя. Дай почву и он умножится в массе своей.
— Всем хочется счастья, даже тем, кто и представления не имеет, что это такое.
— У каждого о нём своё представление, Муст.
— Пока его не познаешь, никакого представления. А познаётся оно, когда теряется. Сказано ведь: нет в жизни счастья. Зачем он так сказал?! И не только своих имел в виду. Хотя у них тоже его никогда не было. Вот мы отвоюем свою землю, и счастье придёт в Цикадию. А назовём её мы по–справедливому. Аборигения — звучит мудро, потому что верно. А пока не осчастливлен независимый народ, не будет счастья на его земле.
Холопцы тоже ненавидят куцапов. Не могут им простить своей вторичности, второразрядности (кстати, исторически добровольно культивируемых в себе, быть может, в угоду всё тем же куцапам). Низкорослые, некрасивые куцапы присвоили себе всю славу побед над врагами и прочие доблести бытия.
Цена драгоценного таланта — дешевая слава.
Цена славы — дешевая молва.
Молва и ропот — порожденье страха.
А страх рождает миф.
Автор.
Из подслушанного:
Мне только что почудилось, что годы нищеты и безвестности миновали, как только начался этот конец света, эта пертурбация. Всё рухнуло. Я оказался по самые ноздри в руинах. Барахтаясь в мусоре жизни, я с ужасом сообразил: надо начинать всё сызнова.
Тот же источник:
Весь оболганный, перезаложенный, перепроданный — зачем же я продолжаю им верить?!
Оттуда же:
Мне хотелось женщину, которая бы развалила мою жизнь, весь этот пошлый дешёвый уклад в куски, вдребезги. Об этом я молил Бога и вымолил, в конце концов, это горе.
Из подслушанного:
Их считаю своими не из постельных только соображений, а по тому, насколько хорошо они ко мне относятся. Иная, побывавшая в моих руках, и мизинца не стоит той, к которой я и пальцем не прикоснулся.
Ретроспекция:
Все стали кричать по–американски. Подобные вопли издают койоты — аборигены Северной Америки.
Примерно в то же самое время возникла партия «Луговые волки».
Психома
Ах, какая у меня Родина! По яблокам ходим. По грецким орехам, абрикосам, вишням… Нефтяных качалок — как журавлей в степи.
А женщины?! У них такие груди! Я когда вижу эти сосцы, превращаюсь в ребёнка. Так бы припал к ним и не отрывался. Так бы и усынал в их аромате!
А как пахнет пашня! А как свиристят сверчки и прочие обитатели. О, как я люблю!
А ножки! Если кто–то думает, что они у наших девушек прямые, белые и тонкие в лодыжках, то ошибается. У наших женщин ноги икристые и слегка гнутые сразу же над косточкой. И злато–смуглые. Есть на них и волосок. Но кожа на ощупь — атлас. А коленки!.. Словно под током. Прикоснись — узнаешь, каково напряжение.
Есть женщины — не нашего народа — у которых коленочки вовнутрь. Наши бабы — потомки кочевниц. А кочевали, как мы знаем, отнюдь не пешком. На лошадях, вестимо, оттого и ножки гнутые.
Досужий трёп:
— Наши дамы лучше всех.
— Дамы юга лучше.
— Именно так: «дамы». А то всё «бабы», «бабы». Понежнее бы надо выражаться. Ведь они этого заслуживают!
Слабость — нередко великая сила. Муст.
Ню писала письма, в которых постскриптум оказывался длиннее основной части. Нередко бывали в её посланиях и второй, и третий постскриптумы.
Из диалогов:
— Извините, но мне кажется, вы в данном случае не совсем правы. Возможно, я ошибаюсь, но…
— Ради бога, без вводных слов. Говори короче. Так оно и понятнее, и время экономит.
Психома
Подошёл к столу. Вижу, кот на стуле. Не стал сгонять. Стоя, записал неотложное соображение. А когда уходил, нечаянно посмотрел на стул. Котяра отвёл глаза, и в устах его погасло подобие лукавой улыбки. Ишь ты, какой деятель!
Напрасно все думают, что коты ничего не понимают в человеческих делах.
Винодел — так называю кота, потому что бедокур он у меня. Рыжий как морковка и всегда вид у него виноватый.
