В разгар обеда появился Асим. Сомнений в том, искренняя ли была его радость, что ребята нашлись, не было никаких. Он обнялся с одним, потом со вторым, потом, когда уже сел, то и дело толкал кого-нибудь в плечо.
— Мы хотим отправить вас домой прямо сегодня, — заявил он. — Мы не собирались — талибы совсем рядом. Но мы их отвлечем, и вы полетите. Неизвестно, что здесь будет завтра.
— А когда надо лететь?
— Вот-вот. За вами заедут, как только все будет готово.
Удивительно, но первое, что я почувствовал, была вовсе не радость. Я понял, что в Талукане образовалось множество людей, с которыми я хотел бы попрощаться.
5
Я успел только разобраться с пистолетом. Оружие — штука опасная, а возвращать его Гаде через Хан-агу мне не хотелось — сейчас же я был не в тюрьме! К тому же, это позволяло мне прозондировать, что стало с бесстрашным и гордым предводителем архаровцев — жив он, на свободе или уже арестован из-за пропажи изумруда? Асим как раз вышел во двор поговорить по рации, и я задержал Хусаина, пришедшего забрать лишнюю посуду.
— Вот, отец, передай, пожалуйста, командиру Гаде. Гада, понял?
Хотя я говорил по-русски, смысл моей просьбы был кристально ясен. Только ребята мои смотрели на меня глазами круглыми, как блюдца.
Хусаин кивнул и сунул пистолет в карман куртки. Не удивился, не смутился. Точно жив мой верный партнер по бизнесу. И похоже, пока на свободе.
А с Хан-агой мы вообще больше не увиделись. Когда Асим сказал, что мы можем ехать, парнишка, как и в прошлый раз, куда-то запропастился. Может быть, это было и к лучшему.
Я должен сделать одно признание. Мне еще тогда, когда он пришел ко мне в камеру с лекарствами, пришла в голову мысль, не предложить ли Хан-аге поехать со мной. Да, конечно, я прекрасно понимал, какой шок был бы для этого забитого и дичащегося мальчугана оказаться на Манхэттене! Но Хан-ага был еще и добрым, деликатным, смышленым и смелым человечком, а такие впишутся в любое сообщество. Я знал на сто процентов, что Джессика была бы не против. Мы даже подумываем о том, чтобы удочерить какую-нибудь маленькую девочку из неблагополучной страны. Да и множество административных проблем я бы уладил — и здесь, и в Душанбе, и в Москве, и в Штатах. Проблема была в том, что я бы привез домой маленького афганца, хотя ездил якобы в Туркменистан. А раз я был в Афганистане, мне пришлось бы рассказать, что я там делал. Что влекло за собой целый ряд других неизбежных объяснений. Джессика — человек очень искренний и прямой. Боюсь, она не поймет, когда узнает, что человек, с которым она прожила почти четырнадцать лет, совсем не тот, за кого себя выдает.
Со всеми остальными в гостевом доме я уже прощался пару дней назад, так что этого момента я не запомнил. Я оглянулся на оставшуюся слева мечеть — я не простился ни с муллой, ни с симпатичнейшим Мухаммадом Джумой. А нас торопили! Потом справа осталась улица, ведущая в больницу, где был Малек, который меня спас, и мой кровный брат, имя которого Малек, кажется, произносил, но я его не запомнил. Хотя нет, всплыло в памяти: Кадыр. Мы въехали в торговые ряды. Вон там, за арбой с посудой — лавка древностей, где я бы с удовольствием повидался еще раз с седобородым Аятоллой и его расторопным внучком. Навстречу нам шел патруль — один из басмачей, не лень ему было, тащил на плече ручной пулемет на треноге. Я вспомнил командира Гаду, его непокорный, гордый, полный достоинства вид. Ну, с оговоркой на мой европейский взгляд, пока он не открывал рот! Гада меня еще и беспокоил. Был еще рыжий охранник Наджаф, но мы только недавно с ним расстались. Был Фарук — но его я больше не увижу. Есть Асим — вон он улыбается, обернувшись с первого сиденья.
В середине вертолетной площадки, как и предрекал перед самым отлетом Фарук, зияла воронка от снаряда. Ми-8 — все из тех же старых лошадок времен Ограниченного контингента — стоял на грязном, не просохшем после ночного дождя дерне. Прошлый раз перед вертолетом теснилась толпа желающих. Сейчас это было от силы человек десять.
— Похоже, большого перегруза на сей раз не будет, — заметил я.
