— Ну, к утру хотя бы сообразили, что что-то не то? — спрашиваю я.
— Ты понимаешь, какая вещь еще, — это Димыч. — Вот нападает на тебя на улице десять человек. Ты знаешь, что ты с ними не справишься. И все равно ты не будешь кричать: «На помощь! Спасите! Убивают!» Не знаю, как ты, я-то точно не буду. Буду знать, что они меня сейчас посадят на перо, но умирать буду молча. Глупо, но это так.
— Это ты к чему?
— Это почему мы о наших подозрениях не написали подробно на стене. Я так рассуждал. Потом выяснится все, ты приедешь, увидишь эти рисунки, конечно, захочешь их снять. Будешь скакать от стены к стене: «Это снимите, то снимите!» И — опа! Оказывается, мы тут две бедные овечки сидели, прижавшись друг к другу, и тряслись: «Ах, вдруг нас похитили?» Ну а потом уже, когда утром услышали, как машина подъехала — почти светло было, — Илья говорит: «Надо все-таки приписать!» И я тогда дату приписал на эмблеме и потом «Пайса». Они уже дверь в тот момент открывали.
Илья только многозначительно кивает: так все и было.
— Ну подождите! Вы что, не слышали, как талибы по городу молотили из всех орудий?
Димыч:
— Я сразу понял: артобстрел — отдаленно так, приглушенно. Но мы же знали, что Рамадан кончается.
— А как вы в землянку попали? — Это я опять.
— Пайса за нами приехал, с тем, вторым, — это все Димыч рассказывает. — Они рисковать уже не стали. Пайса автомат на нас навел, а тот связал руки. Потом затолкали в «уазик» — меня на пол, в проход за переднее сиденье, а Илюху — на заднее. Одеялом накрыл, и Пайса на него сел.
— Тяжелый, гад! — отозвался Илья.
— Остановились перед тем домом, нас вытолкали по-быстрому. И сразу в тот погреб. Там с обратной стороны щель была небольшая — ты до нее не дошел. Это чтобы дышать, и через нее нам утром лепешку кидали — одну на двоих на целый день. И пластиковую бутылку из-под пепси опускали. Ну, я понимаю, хлеба им жалко. Но воды-то могли давать, сколько нам нужно!
— Уроды! — заключил Илья.
— От холода мы как-то не так страдали. Да ведь?
— Подпол он и есть подпол. — Илья на радостях разговорился.
— Зимой и летом восемь градусов, — подтверждает Димыч. — Но самое унизительное, это, конечно… Ну, чего тебе-то рассказывать? Помнишь запашок!
Я кивнул:
— Так это всегда часть замысла — чтобы сломить человека. И часть наказания. В Османской империи, знаете, как казнили разбойников и душегубов? Преступника сажали в бочку, до краев наполненную жидким говном человеческим, и возили по городу. И каждую минуту — или через тридцать секунд, кто как — палач взмахивал мечом, и тот пролетал над самыми краями бочки. Преступнику, если он не хотел лишиться головы сразу, приходилось нырять. Потом он выныривал, чтобы набрать воздуха, и все повторялось.
— Клево! — оценил Димыч. — Я-то все время хотел этому Пайсе бошку просто оторвать, но это будет покруче!
— Неплохо придумано, — согласился Илья.
Это я составляю разговор из разных мест. К моменту, когда мы подъехали к гостевому дому, я едва знал из всего этого половину, а то и меньше. Я уговорил ребят не скидывать грязную одежду, пока не согреется вода в котле. Пока они мылись, Хан-ага собрал ее и унес. Я пытался, как мог, объяснить, чтобы он сжег все, но не уверен, что он меня понял, а если даже и понял, не уверен, что он поступил именно так.
В комнату ребята вернулись, покряхтывая от удовольствия. На дискотеку им было рановато, но выглядели они уже презентабельнее, а трехдневная щетина всегда в моде. Хорошо, что я вытащил тогда их сумки из вертолета! Кстати, про Фарука я им еще не рассказал.
— Вообще, — сказал я, — было бы правильно показать вас все же врачу. Пусть послушает легкие — все-таки три дня на холоде! Или больше?
— После обеда будет четыре, — уточнил Илья.
— Не знаю, я нормально себя чувствую, — заявил Димыч. — От текилы твоей, конечно, не отказался бы…
— Увы, ее с нами больше нет! — вздохнул я. — Могу предложить свои таблетки от простуды.
— Давай.
Хусаин с Хан-агой уже накрыли дастархан. Здесь, кроме чая, было все меню гостиницы. Я выдал парням по четыре таблетки — всегда надо начинать с ударной дозы. Для профилактики и я выпил парочку. Но, повторяю, хотя мне и приходилось время от времени с хрипом прочищать дыхательные пути, больным я себя уже не чувствовал.
