Адмирал Л. М. Галлер - страница 160
Стратегической внезапности, как известно, не было: в Москве понимали, что война с Германией будет. Хотя Сталин, вероятно, пытался себя уверить, что в ближайшие месяцы ничего не произойдет. Несмотря на обращения к нему наркома обороны С. К. Тимошенко и начальника Генштаба Г. К. Жукова, он не разрешал провести хотя бы частичную мобилизацию.
Следовало лишить противника и внезапности тактической. И нарком ВМФ адмирал Н. Г. Кузнецов заслужил глубокое уважение и признательность современников и потомков тем, что Военно-Морской Флот встретил начало войны в необходимой боевой готовности.
Шли последние десять предвоенных дней. «Я видел И. В. Сталина 13 или 14 июня, — вспоминает Н. Г. Кузнецов. — То была наша последняя встреча перед войной. Доложил ему свежие разведывательные данные, полученные с флотов, сказал о большом учении на Черной море, о том, что немцы фактически прекратили поставки для крейсера „Лютцов“. Никаких вопросов о готовности флотов с его стороны не последовало»[245]. Ничего не сказал Сталин наркому ВМФ и о тех предупреждениях о нападении Германии на СССР в ближайшие дни, которые поступали в Москву из самых разных источников.
Но нарком ВМФ и так понимал — нужно действовать. О необходимости повысить оперативную готовность «западных» флотов в эти дни с Н. Г. Кузнецовым не раз говорили Л. М. Галлер и В. А. Алафузов, наверняка к ним присоединился бы и начальник ГМШ И. С. Исаков, убывший в Севастополь для контроля совместных учений Черноморского флота и Одесского военного округа, 14 июня газеты опубликовали сообщение ТАСС о дружественных отношениях между СССР и Германией. Как известно, многие в Красной Армии и ВМФ, привыкшие уже считать, что все, что из Москвы — есть указание «самого», решили — беспокоиться нечего. «Сталин знает…» Но в Наркомате ВМФ думали иначе. Н. Г. Кузнецов уже знал, что У. Черчилль и Ф. Д. Рузвельт прислали телеграммы, предупреждающие о возможном нападении Германии на СССР[246]. 19 июня нарком перевел на оперативную готовность № 2 Краснознаменный Балтийский и Северный флоты. Черноморский флот, по случаю учений, уже был в оперативной готовности № 2. Готовность его осталась прежней и после окончания учений 20 июня, когда корабли вернулись в свои базы.
В последние дни перед войной Льву Михайловичу казалось, что воздух, как перед грозой, насыщен электричеством. Кто знает, может быть, когда-нибудь ученые и откроют, что высшее нервное напряжение сему способствует… 21 июня вечером, около 21 часа, Галлер зашел к наркому. Н. Г. Кузнецов вспоминает, что Лев Михайлович «заговорил о напряженной обстановке, о готовности флотов»[247]. Нарком вышел из-за стола, подошел к карте Балтики, висевшей на стене. «Лев Михаилович около восемнадцати обзвонил флоты, приказал командному составу быть на местах. Так-то лучше… И только что от меня ушел Воронцов. Он сегодня приехал из Берлина. Говорит с абсолютной уверенностью: нападения надо ждать в ближайшие часы. Незадолго перед выездом в СССР он получил еще одну информацию через Бека, бывшего главного раввина в Берлине: немцы перейдут западную границу 21–24 июня…»[248]
Галлер согласно кивнул головой: «Да, Николай Герасимович, это война. А „Октябрьская революция“ все еще в Ревеле, на открытом рейде…»
Нарком и Галлер поговорили о Либавской базе — ее опасной близости к Восточной Пруссии, о текущих делах. Около 22 часов Галлер ушел, предупредив, что будет работать в своем кабинете. И действительно, заставив себя не думать о том, что будет в ближайшие часы, он сел за стол, раскрыл папку с документами по размагничиванию кораблей, недовольно покрутил ус. Медленно, слишком медленно идут работы. И еще не решен вопрос, кто поставит флоту километры необходимого кабеля…
