– Две с половиной тысячи, между прочим. А мог бы пропить. И что мне теперь с ним делать? На стену повесить и любоваться?
– Чек – в бухгалтерию, оплатим. Но с одним условием. Как получишь деньги…
– Пропьём! Без вопросов. Господи… – Кузьмин закрыл глаза. – Что же теперь будет. Сорок лет. Сорок лет я ждал. И всё кончилось. И он за Генку отомстил. А как дальше, не понимаю.
– Ты отомстил. Сколько ты сделал, чтобы в мотоцикл верили?
– Не говори ерунды. Мало сделал. Непростительно мало. Это всё он, рыжая псина. И город, наш волшебный город. И девчонки наши, красавицы. Но как мы теперь без него – не представляю. Ведь такой кусок жизни…
– Оглянись вокруг, город никуда не делся. И девчонки ещё красивее, чем были. А мотоцикл… Ему виднее. Ему решать.
У Кузьмина в кармане зазвенело громко и настойчиво.
– Может, он как раз звонит, – сказал главред.
Кузьмин уставился на старого товарища, не понимая, шутит тот или нет.
А главред был спокоен, абсолютно спокоен.
– В смысле?!
– Достань трубочку и нажми кнопочку, – протянул главред ласково. – Чего ты как маленький. Не видишь – мне хорошо. Наконец-то хорошо. Я наслаждаюсь жизнью.
Звонок оборвался. Кузьмин достал телефон.
– Вася. Сейчас перезвоню, пусть Марину порадует. Они ведь ещё не знают, наверное. Ты им не говорил? Ну я сейчас.
– Трудные времена настали для Иванова, – заметил главред. – Как он её теперь провожать с работы будет, под каким предлогом? Она девица крайне самостоятельная. А он стеснительный.
– Врёт он, как сивый мерин, на самом деле тот ещё нахал… Василиса! Да, привет! У Марины? И ей привет! Слушай, тут такие новости…
Кузьмин осёкся. Обратился в слух.
Главред смотрел на воду и улыбался.
Кузьмин, продолжая слушать, медленно поворачивался к нему – рот приоткрыт, глаза шальные.
Лучше бы Марина жила в частном секторе, подумал главред. У неё прихожая маленькая, двухметровый «пёс» там не поместится. Он, конечно, умеет проходить сквозь стены, но только в призрачном состоянии. И куда его? Значит, в комнату. Ладно, потом как-нибудь разберутся. Это сейчас не главное.
Он посмотрел на часы. Нормально, ещё не везде закрыто.
Кузьмин молча запихивал телефон в карман – и не попадал. Кажется, он временно потерял не только дар речи.
– Пойдём, дружище, – сказал главред. – Ещё успеем купить ему коврик. Я бы взял рыжий. Чтобы в масть. А ты как думаешь?
Забрал у Кузьмина болторез, взял под руку, повёл с набережной. Кузьмин мотал головой, хлопал глазами, потом засмеялся и долго не мог остановиться.
– Чёйта ты? – спросил главред ехидно. – А я тебе говорю – верить надо.
И добавил таким тоном, словно всё сейчас объяснит:
– Потому что Ижевск.
Оранжевый мотоцикл услышал это через стены и километры – и завилял хвостом.
Подлинная история Канала имени Москвы
Берег Московского моря украшала пирамида разбитых контейнеров и списанных пластиковых бочек, на глазок метров десять, а то и выше. Пирамиду венчал сваренный из дюймовой трубы крест с распятой на нём зимней рабочей курткой, драной и замасленной до самого мерзавского состояния. Куртка была обращена к морю спиной, и местный колумб мог бы при известном желании разглядеть на ней жёлто-красную эмблему «Мосспецстроя».
Прямо в берег упиралось здешнее Анизотропное шоссе – прямая, как по линейке, дорога с идеально ровным и слегка шероховатым покрытием из запечённого красного песка. Согласно плану она уходила на пятнадцать километров в глубь материка, а реально – к ядрене матери, то есть до первого естественного препятствия непреодолимой силы. В роли препятствия выступал разлом, прозванный геодезистами «Невеликий Каньон».
Выход дороги вплотную к Московскому морю тоже в плане не значился, это её по недосмотру так расколбасило. Повезло, что трассу заперли два непреодолимых препятствия, с одной стороны геологическая трещина, а с другой – рукотворное водохранилище. Иначе Анизотропное шоссе усвистало бы к такой уже непечатной ядрёне матери, что хоть клади партбилет на стол.
Параллельно дороге располагалась взлётно-посадочная полоса из расчёта под тяжёлый челнок, очень хорошая, только на два километра длиннее, чем надо. В ближнем конце взлётки раскорячился транспортный атомолёт пугающих размеров, способный даже в слабой атмосфере упереть тонн двести за раз, а когда никто не смотрит, все двести пятьдесят. Снизу машина была дочерна закопчённой выхлопом, а по бокам шершавой и облезлой. Но знак Мосспецстроя на пассажирской двери прямо-таки сиял, и в целом воздушное судно глядело бодрячком. Правда, отчего-то возникало опасение, что вас обманули, и летать этот атомный сарай, ядрёна электричка, не может в принципе, даже если догадается махать крыльями.
