Какое странное место — эта библиотека. Но, наверное, когда ничего другого не остается, больше некуда принести книгу. Я свою принесла, и я до сих пор здесь.
Стоя у меня за спиной и обняв за плечи, Вайда читала вместе со мной свою запись.
— По-моему, неплохо, — сказала она.
Ух-х: передо мной на столе — почерк другого библиотекаря. Впервые за все эти годы не я встретил и принял книгу.
Какое-то мгновение я смотрел на Вайду. Должно быть, смотрел я на нее довольно странно, потому что она сказала:
— Ох, нет. Нет, нет, нет.
Фостер прибыл в полночь. Мы пили кофе у меня в комнате и разговаривали о маленьких повседневностях, которые потом ни за что не вспомнить, — разве что в сумеречный миг жизни.
Фостер никогда не утруждал себя звонком. Говорил, что колокольчик напоминает ему церковь, а этого добра ему хватило до конца жизни.
БАХ! БАХ! БАХ! он просто таранил дверь кулаком — его было слышно по всей библиотеке, и я всегда боялся, что он разнесет стекло. Фостера невозможно было ни проглядеть, ни забыть.
— Что это? — Вайда испуганно вскочила с кровати.
— Фостер, — сказал я.
— Громыхает, как розовый слон.
— Ты что — он к этой дряни даже не прикасается.
Мы вышли в библиотеку и зажгли свет — Фостер стоял по другую сторону двери и все так же колотил в нее здоровенным кулаком.
По его лицу гуляла широкая ухмылка, и он был одет в свою традиционную майку. Ни рубашек, ни курток, ни свитеров он никогда не носил. Как бы ни злобствовала погода. И в холод, и в ветер, и в дождь Фостер ходил в одной майке. Потел он при этом, как прохудившаяся плотина, а светлая бизонья шевелюра спускалась ему чуть не до плеч.
— Привет! — Голос громыхнул так, словно стеклянная дверь была сделана из бумажной салфетки. — Что тут у вас творится?
Я открыл дверь и увидел перед зданием фургон. Огромный, странный и похожий на заснувшего допотопного зверя.
— Ну, вот и я, — сказал Фостер, обхватил меня одной лапой и крепко прижал к себе. В другой его лапе находилась бутылка виски — половины виски в ней уже не было.
— Ну, как оно у тебя, малец? Держи хвост морковкой. Фостер приехал. Эй, вот вам и здравствуйте! — сказал он Вайде. — Ну, дела — а вы симпотная девица! Черт, я рад, что сюда добрался! Каждая миля того стоила. Господи боже мой, мэм, да вы такая красотуля, что я б десять миль по утреннему морозу босиком пробежал, лишь бы в ваших теплых какашках постоять.
Вайда не выдержала и разулыбалась. Я понял, что Фостер ей понравился с первого взгляда.
Подумать только, как успокоилось ее тело за те несколько месяцев, что мы провели вместе. Она все еще была немного неуклюжа, но теперь это выглядело не увечьем, а поэзией, и неимоверно очаровывало.
Вайда подошла и обняла Фостера. Он притиснул ее к себе и предложил глотнуть из бутылки.
— Тебе полезно, — сказал он.
— Ладно, попробую, — согласилась она.
Величественным жестом он обмахнул горлышко и протянул ей бутылку. Вайда сделала крохотный глоток.
— Эй, малец. Попробуй это пойло. От него на твоих книгах шерсть вырастет.
Я тоже отпил.
Ни фига себе!
— Где ты нашел это виски? — спросил я.
— Купил у мертвого индейца.
— Веди нас, — сказал Фостер.
Одной рукой он обнимал Вайду. Они пристроились друг к другу, как две горошины в стручке. Я был очень рад, что они так хорошо поладили. Мы пошли ко мне в комнату — расслабиться и разработать тихуанский план.
— Где же ты была всю мою жизнь? — спросил Фостер.
— Явно не в резервации, — ответила Вайда.
— Изумительно! — сказал Фостер. — Где ты нашел эту девушку?
— Сама пришла, — ответил я.
— Почему я не библиотекарь? — сказал Фостер. — Зачем мне пещеры? Я выбрал не тот край карты. Хей-хей, какая же ты хорошенькая — я таких в жизни никогда не встречал. Господи боже мой, ты даже лучше, чем фото моей мамочки.
— Это от виски, — сказала Вайда. — Я всегда выгляжу лучше сквозь янтарную жидкость.
— Черт, действительно вискач. Ты у меня все 86 градусов выпила. Давайте, я возьму ненадолго библиотеку в свои руки, а вы, ребятки, поезжайте в пещеры, стряхните пыль с этих чертовых книжек. Там в самом деле славно. Только не проболтайтесь никому, что меня знаете. Иисус Христос и старина Фостер им надоели до чертиков одновременно. Меня только и спасает, что я симпатичный.
