1937. АнтиТеррор Сталина - страница 25
Самое опасное теперь было — принадлежность в прошлом к оппозиции. Какую бы позицию человек ни занимал в прошлом, его причастность к оппозиции означала — склонен размышлять «своей головой». А что, если, получив приказ, он снова начнет размышлять?
Но и вне партии такие люди себя не видели. Они были убежденными коммунистами, многие привыкли командовать (а такую возможность давал партбилет).
Судьба типичного фракционера 20-х годов в 30-е годы — взлеты и падения, «сизифов труд» карьеры.
Так, например, подписавший заявление 83-х В. Лавров исключался из партии трижды, последний раз за примиренчество к троцкизму в 1933 г., снова вступал и в 1936 г. прошел очередную проверку партийных документов и работал в Восточно-Сибирском крайкоме. Бывшие оппозиционеры работали даже в НКВД. Большинство проверенных во время чисток скрывали былую принадлежность к оппозиции[97]. В 1932 г. в московских центральных учреждениях работали около 600 бывших оппозиционеров[98]. При этом в новых условиях левые часто становились правыми. Для бывших троцкистов появились даже новые «правые» квалификации. Так, К. Долгашев в январе 1928 г. был исключен как троцкист, восстановлен в партии в том же году, был директором совхоза, несвоевременно сдал зерно в 1932 г. и был привлечен к ответственности как «правый оппортунист на практике». Бывший троцкист, старший консультант Центрального планового сектора Наркомтяжпрома П. Зумский в 1931 г. получил выговор за праволевацкие настроения[99].
В 1930 г. выяснилось, что продолжается активность «рабочей оппозиции», была разоблачена ее группа в Омске. А в январе 1933 г. «бывший» лидер «рабочей оппозиции», а ныне член президиума Госплана А. Г. Шляпников публично заявил, что Октябрьская революция крестьянству ничего не дала[100].
Настоящим шоком для правящих кругов стало дело «Союза марксистов-ленинцев». Организатором союза стал бывший первый секретарь Краснопресненского райкома М. Рютин, снятый с поста за правый уклон и исключенный из партии в 1930 г. К марту 1932 г. он подготовил два документа: «Сталин и кризис пролетарской диктатуры» и воззвание «Ко всем членам ВКП(б)». 21 августа несколько сторонников Рютина, руководителей низшего звена, собрались на квартире в Головине под Москвой и приняли эти документы как платформу Союза марксистов-ленинцев. Новая организация приступила к пропаганде, распространяя свои документы. По отлаженным каналам неформальных внутрипартийных связей этот самиздат дошел до Зиновьева, Каменева, Томского, Угланова, Слепкова, Марецкого, то есть как до правых, так и до левых. Они не сообщили об этом в ЦК и ЦКК. Документы Союза «просочились» в Харьков, а возможно, и в другие города. Они получили распространение в ВЦСПС. В итоге платформа Рютина сыграла роль «меченого атома». Обнаруживая этот документ в самых разных кругах партийцев, ОГПУ докладывало Сталину, что круги эти контактируют друг с другом.
Сталин стал подозревать, что платформа была составлена не Рютиным, а Бухариным, и стала проектом программы объединенной антисталинской оппозиции[101].
Работа Рютина производила на рядового партийца впечатление откровения. Многочисленные беды, обрушившиеся на страну, систематизировались с марксистско-ленинских позиций.
Анализируя ситуацию в стране, Рютин отмежевывается от Бухарина и признает частичную правоту Троцкого. Но он считает, что старые вожди оппозиций не годятся для борьбы, нужно движение в низах партии. Опора Сталина в партийной массе неустойчива: «История и тут шутит со Сталиным злую шутку: он… создает лишь самый худший вид мелкобуржуазного политиканства наверху и задавленных, забитых манекенов… внизу»