Сейчас я не в состоянии передать все свои переживания и чувства, которые вынесла без тебя. Я не знаю, где и с кем ты в настоящее время. Знаю только то, что нас с тобой разделяют годы и границы, а также погребенные надежды и чаяния…
До каких пор можно жить с одними лишь ожиданиями?»
Я делаю передышку, стараюсь успокоиться, затем продолжаю писать.
«Это – мое последнее письмо тебе. Действительно последнее! Знаешь, с годами все письма или рвутся, или стираются, за исключением первого и последнего. Как ни странно, я тебе не отправила ни первого письма, ни последующих писем. Видать, последнему суждено дойти до адресата.
Я ничего не хочу от тебя, не знаю даже, почему пинту. Написала просто так. Хотела, чтобы ты знал, что до и после тебя я не жила. Жила только, когда была с тобой.
Ты виноват передо мной. Также и я виновата перед тобой. В этом и вся правда.
Внутри у каждого человека горит огонек. Чаще его гасит время. Но огонек внутри нас мы погасили сами…»
Писать мне больше нечего. Убираю палец с клавиатуры мобильника.
Я могла бы ему писать часами, днями, даже месяцами о том, какие горести пришлось мне вынести за эти годы, сколько слез я пролила… Но есть ли смысл в этом? Поезд, взявший курс на счастье, уже ушел, мы же остались стоять на перроне. Теперь смотрим вслед ему с досадой, а он все больше отдаляется от нас. Еще немного, и состав полностью исчезнет из виду…
Я нажимаю на кнопку «enter», и мое письмо отправляется адресату… Отправляется и все, доходит… «OK» означает, что путь одолен…
С минарета слышны звуки утренней молитвы. Рассветает. Я встаю с постели и подхожу к окну. Воздух какого-то синеватого цвета.
Жизнь человека похожа на фильм. Любовью и ненавистью, встречами и расставаниями, изменой и местью, чередованием счастливых и горестных дней.
Но ты, нажав на кнопку «stop», можешь остановить кадры, которые не желаешь увидеть. Фильм же, именуемый жизнью, обязан посмотреть до конца…
* * *
Воодушевленная чередой успехов, я старалась идти дальше, и мне казалось, что добилась намеченной цели. Под брендом «Альбатрос» я делала первые шаги в мировой индустрии моды. Мы старались делать все, чтобы достойно представлять Азербайджан в крупных форумах. В жизни своей я не испытывала никаких лишений. Одевалась в красивые наряды, ела и пила как душе угодно, путешествовала по красивым городам – словом, жила в свое удовольствие. По документам я была Наиля Мамедова. А знали меня как Эсмер Кенан.
Я отправляла деньги семье, матери, хотя они не знали, жива ли я. Помогала материально детям Ильгара. Постепенно вытесняла гнев из души. Даже твердо решила поехать к своим родным, навестить их, а также Ильгара, отбывающего срок в тюрьме. Думала: пора заявить о себе.
Бывало, замыкалась в своем маленьком мире, не замечая ничего вокруг. Поскольку жизнь мне улыбнулась слишком поздно, надеялась, что впредь она не преподнесет мне горьких сюрпризов. И в самом деле, надежда помогала мне жить. Она никогда не покидала меня. Когда что-то теряла, то взамен что-то находила. Жизнь моя – это игра в ловитки с моими чаяниями.
Порой мне казалось, что и успех в бизнесе моды под псевдонимом Эсмер Кенан, и согревающая душу радость от предстоящей встречи с родными, в том числе с Ильгаром, и мечта о счастливом будущем его детей – Нураны, Турала и Нармины – все это искринки по сравнению с большими чаяниями. Чаяния же покинули меня. Это более глубокое понятие. Искринки зарождаются от несметных мечтаний. Надежда же зарождается от веры…
Но было время, когда я жила с настоящей надеждой. Мечтала о счастливой семье, любимом муже, красивых детях… Увы, надежды свои я схоронила, притом не в конце, а в самом начале…
Такое впечатление, будто стоишь на остановке в дождливую погоду и ждешь автобус. Они подходят друг за другом, все садятся, народу становится все меньше, а твой – все не идет… Наконец, подходит последний автобус и забирает последнего пассажира, а ты остаешься один под дождем…
Но в один прекрасный день пришел конец моим сомнениям. Развеялись мои иллюзии о том, кто я такая, зачем живу и к чему стремлюсь. Начала понимать, что мыльные пузыри, что я раздувала, лопнули, а на их месте ничего не осталось.
