Я прошел по Уаймор к Уитчем, увидел синие мигалки, направляющиеся к Коссат-стрит, пошел дальше. Углубившись еще на два квартала в жилой район, повернул на Джерард-авеню. Люди стояли на тротуарах. Смотрели в ту сторону, откуда слышались сирены.
— Мистер, не знаете, что случилось? — спросил меня какой-то мужчина. Он держал за руку Белоснежку, обутую в кроссовки.
— Я слышал, дети запускали «вишневые бомбы», — ответил я. — Может, устроили пожар. — И продолжил идти, отворачиваясь от него, чтобы он не увидел левой половины моего лица. Фонарь находился неподалеку, а из раны на голове все еще текла кровь.
Пройдя четыре квартала, я вновь повернул к Уитчем. Теперь я находился далеко к югу от Коссат, так что на Уитчем-стрит царили темнота и спокойствие. Все патрульные автомобили, вероятно, съехались к месту преступления. Меня это радовало. Я почти добрался до угла Гроув и Уитчем, когда колени начали подгибаться. Оглядевшись, я убедился, что охотников за сладостями нет, и сел на бордюрный камень. Не мог позволить себе останавливаться, но пришлось: с утра я выблевал все, что находилось в желудке, за день съел лишь один паршивый шоколадный батончик (после чего Теркотт приставил штык к моему виску) и едва уцелел в жестокой схватке, отделавшись лишь ранением, до сих пор непонятно, насколько тяжелым. Или я останавливался, чтобы дать телу собраться с силами, или, потеряв сознание, валился на тротуар.
Опустив голову между коленей, я несколько раз медленно и глубоко вдохнул, как меня учили на курсе оказания первой помощи, который я прошел в колледже, чтобы получить сертификат спасателя. Поначалу увидел голову Тагги Даннинга, разлетающуюся под ударом кувалды, и едва не лишился чувств. Потом подумал о Гарри, забрызганном кровью брата, а в остальном невредимом. Об Эллен, не впавшей в кому, из которой ей не выйти. О Трое. О Дорис. Ее переломанная рука могла болеть до конца жизни, но по крайней мере она осталась жива.
— Я это сделал, Эл, — прошептал я.
Но что я сделал в 2011 году? Что я сделал с 2011 годом? На эти вопросы еще предстояло ответить. Если из-за «эффекта бабочки» случилось что-то ужасное, я мог вернуться назад и стереть изменение… Если только, меняя судьбу семейства Даннингов, я каким-то образом не изменил и жизненный путь Эла Темплтона. Допустим, закусочной уже нет. Допустим, Эл никогда не перебирался в Лисбон-Фоллс из Оберна. Или не открывал закусочную. Это представлялось маловероятным… но я сидел на бордюрном камне в пятьдесят восьмом году, по моей короткой стрижке пятьдесят восьмого года лилась кровь, и как такое вообще могло быть?
Пошатнувшись, я поднялся, чтобы двинуться дальше. Справа, на Уитчем-стрит, достаточно далеко от меня, перемигивались синие огни. На углу Коссат-стрит собралась толпа, все стояли спиной ко мне. Церковь, рядом с которой я оставил автомобиль, находилась на другой стороне улицы. «Санлайнер» пребывал в гордом одиночестве, но выглядел целым и невредимым: хэллоуинские шутники не спустили колеса. Потом я увидел желтый бумажный квадрат под одним из дворников. Сразу подумал о Желтой Карточке и внутренне напрягся. Выхватил бумажку из-под дворника и облегченно вздохнул. «ПРИСОЕДИНЯЙТЕСЬ К ВАШИМ ДРУЗЬЯМ И СОСЕДЯМ НА СЛУЖБЕ В ЭТО ВОСКРЕСЕНЬЕ В ДЕВЯТЬ УТРА. НОВИЧКАМ ВСЕГДА РАДЫ! ПОМНИТЕ, ЖИЗНЬ — ЭТО ВОПРОС, ИИСУС — ОТВЕТ».
— Я думал, что ответ — тяжелые наркотики, и мне бы они сейчас не помешали, — пробормотал я, отпирая дверь. Подумал о бумажном пакете, который остался за гаражом дома по аллее Уаймора. Копы, обследуя округу, обязательно его найдут. Внутри обнаружат несколько шоколадных батончиков, почти пустую бутылку каопектата… и резиновые трусы для взрослых.
Мне, конечно, хотелось бы узнать, что они об этом подумают.
Но не так чтобы очень.
