Девочка сидела в широком кресле напротив камина и, прижимая к своей груди старую игрушку — мягкого медвежонка — прислушивалась к голосам, которые доносились из-за закрытых дверей кабинета. Каждый раз, когда кто-то из говоривших повышал тон или просто откровенно срывался на крик, девочка вздрагивала и сжималась в тугой комочек. Она старалась не смотреть на темную резную дверь, что отделяла ее от кабинета и даже хотела закрыть уши, чтобы не слышать криков, но за спиной у окна стоял лакей, а мама всегда говорила ей, что не стоит выказывать страх перед животными и слугами. Иначе тебя никогда не будут слушаться ни те, ни другие.
Пламя в камне разгоралось. Трещали дрова, пожирая мертвое дерево. Девочка чувствовала слабый запах кипариса и пыталась отвлечься, рассматривая оранжевые лепестки пламени. Она и раньше любила наблюдать за огнем. Мама твердила, что именно огонь будет той стихией, что девочке удастся покорить, и она верила маме, ведь мама была такой умной и такой красивой. Она знала обо всем на свете...
Знала. Теперь она ничего не знает и больше никогда не скажет своей девочке, как сильно любит ее.
В двери ударилось что-то тяжелое и девочка дернулась всем телом, еще крепче прижав к себе плюшевую игрушку, когда двери в гостиную распахнулись и на пороге возникла высокая темная фигура, одетая во все черное, не считая белоснежной рубашки на широкой мужской груди и точно таких же, снежного цвета перчаток, на руках.
Мужчина шагнул к девочке. Опустился рядом с ней на колено и все равно продолжал возвышаться, словно темная мрачная скала в бушующем море. Почему именно бушующем? Да потому что весь вид мужчины говорил о том, как он недоволен увиденным, а смотрел он именно на ребенка, что старательно сдерживал слезы при виде хмурого лица. От незнакомца почти ощутимо исходили волны раздражения и злости.
— Сэр Генри! — следом за мужчиной в гостиную из кабинета вышел пожилой поверенный. Девочка знала его, он часто бывал в их доме, и мама всегда привечала этого гостя с радушием и улыбкой. Сейчас же, обычно всегда улыбчивый, мистер Картер выглядел взволнованным, хотя и старался ничем не выдать своего состояния… как и сама девочка.
— Сэр Генри! — повторил Картер, но мужчина не обратил на его слова внимания, и только взяв девочку за подбородок рукой, обтянутой в белую перчатку, под стать белоснежной рубашке, поднял ее лицо, позволив свету, идущему из камина, осветить тонкие детские черты. Но рассматривал он ее недолго. После чего уронил руку, отпустив острый подбородок ребенка.
— Черт побери, — выругался он и резко встал, передернув широкими плечами. Шагнул назад и уперся руками в камин, уронив голову.
— Я же говорил вам, сэр Генри, что девочка очень похожа на свою мать.
— Это тем более ничего не меняет! — сэр Генри распрямился и посмотрел на поверенного.
— Она указала именно вас ее опекуном, — мягко произнес мистер Картер. — И этого уже не отменить, милорд.
Девочка еще глубже вжалась в кресло, мрачно глядя на незнакомца. Он ей не нравился, и она чувствовала, что точно также не нравится ему. Ей показалось, что этот человек даже ненавидит ее. Но за что? Она видела его впервые в жизни. Прежде он никогда не появлялся рядом с ее матерью, в их доме.
— Почему я, черт побери? — прорычал сэр Генри. — Почему я, а не ее друзья, или не родня Чарльза? Скажите мне, Картер, что я сделал такого, что Бог наказал меня этой ношей?
— Она сказала мне так: «Если со мной и с Чарльзом что-нибудь случится, Дом, я желаю, чтобы Генри стал опекуном моих детей. Он и никто другой», — Картер вздохнул и развел руками. — Это заверено в документе, и вы не можете, сэр Генри, я повторяю, вы не можете отказать в последней просьбе нашей покойной королеве.
Вид у сэра Генри был ужасен. Ему хотелось рвать и метать. Была бы его воля, он сию минуту отправил бы проклятую бумагу в огонь, но не мог. Не оттого, что рядом находился Доминик Картер, нет. Что-то все же останавливало Генри от опрометчивого поступка. Возможно, зеленые глаза маленькой принцессы, что сжалась в жалкий комок на огромном кресле. Единственная наследница короля, единственная, кто выжил, просто по случайности. Как ему сообщил Картер, девочка приболела и ее оставили дома в тот день, когда все произошло.
