Снег был ей почти по колено, и, чтобы идти, Джорджи высоко поднимала ноги. У нее мгновенно замерзли уши и веки, но через несколько минут щеки уже горели, а она сама обливалась потом.
Она никогда не представляла, что на улице может быть так холодно.
Зачем люди живут в местах с таким неблагоприятным климатом? Это лишь звучит романтично: смена времен года, снежная зима… В такую пору каждый выход из дома нужно бы приравнивать к подвигу.
Вокруг стояла такая тишина, что собственное дыхание казалось Джорджи раскатами грома. Она оглянулась, однако красного грузовичка не увидела. Вокруг – никаких признаков жизни. Легко было поверить, что она идет мимо домов, где давно уже никто не живет.
Глаза слезились. Джорджи убеждала себя, будто это от холода и от усталости, а вовсе не от скорой встречи с тем, что ждало или не ждало ее на вершине холма.
Нил вырос в кирпичном доме колониального стиля с круговым подъездом к переднему крыльцу. Его мать особенно гордилась этим обстоятельством. Через несколько месяцев после помолвки, когда Джорджи впервые приехала в Омаху, будущая свекровь сказала ей, что круговой подъезд был одной из причин, заставивших их с мужем купить именно этот дом.
«Я не понимаю смысла кругового подъезда», – призналась Джорджи Нилу, тайком пробравшись в его комнату (ее тогда на правах невесты разместили в цокольном этаже). Нил распластал ее возле стены, прямо под дипломом времен его пребывания в организации «Скаут-орел». «Такое ощущение, что у тебя под окнами идет дорога. Что в этом хорошего?» Вместо ответа Нил засопел и поддел носом воротник ее пижамы.
Джорджи шла по подъездной дорожке, нарушая картинную красоту заснеженного пространства.
Открыв внешнюю дверь, Джорджи постучалась во внутреннюю. Дверь открылась. В Омахе до сих пор не запирали двери. Изнутри доносились рождественская музыка и голоса. Она постучала еще раз, потом осторожно заглянула внутрь.
К ней так никто и не вышел. Джорджи тихонечко вошла в прихожую. Там пахло освежителем воздуха «Глейд» (яблоко с корицей) и еловой хвоей.
– Привет! – тихо произнесла Джорджи.
У нее дрожал голос. Она даже не догадалась отряхнуть сапоги от снега. Скоро на полу появятся лужицы. Ее не оставляло ощущение, что она вломилась в чужой дом.
– Привет! – чуть громче повторила Джорджи.
Дверь кухни приоткрылась, музыка зазвучала громче. Это была старая песня «Have Yourself a Merry Little Christmas». Из кухни вышел Нил. Их разделяло каких-нибудь десять футов.
Нил.
Волосы цвета молочного шоколада, бледная кожа, красный свитер, которого Джорджи никогда на нем не видела. И выражение на его лице, которое она тоже не видела прежде. Он словно ее не узнал.
Он остановился.
За его спиной взад-вперед раскачивалась кухонная дверь.
– Нил, – прошептала Джорджи.
Он открыл рот. Свой прекрасный рот с симметричными губами. Джорджи захотелось немедленно впиться в эти губы и целовать, целовать.
Но его брови были насуплены. Потом он закрыл рот, и на щеках задергались желваки.
– Нил!
Прошло пять секунд. Десять. Пятнадцать.
Нил, ее Нил был совсем рядом. В джинсах, синих носках и незнакомом свитере.
Счастлив ли он ее видеть? Узнал ли ее?
Дверь за его спиной снова открылась.
– Папа! А бабуля говорит…
В прихожую вошла Элис. У Джорджи подкосились колени.
Элис подпрыгнула. Совсем как дети в фильмах, когда они прыгают от радости.
– Мамочка! – завопила она и бросилась к Джорджи.
Мобильник, который Джорджи сжимала в руке, шлепнулся на пол.
– Мамочка! – снова крикнула Элис, раскидывая руки. – Ты наш рождественский подарок?
Джорджи крепко обняла дочь – наверное, даже слишком крепко, – покрывая лицо Элис поцелуями. Она не видела, но слышала, как дверь снова открылась. Раздалось громкое мяуканье Нуми, и теперь они обе висели на ней. Джорджи не заметила, как оказалась на коленях.
– Я скучала по вас, – говорила она в промежутках между поцелуями, ослепленная розовой кожей и светло-каштановыми волосами. – Я так по вас скучала.
Получив свою долю поцелуев, Элис хотела отойти, но Джорджи крепко обняла ее за плечи. Потом Нил поднял Элис в воздух и поставил на ноги.
