– Д-да… помню, – заикаясь, проговорила Гизела.
– Он был умным, начитанным и очень веселым человеком. А ведь так много среди образованных людей нудных типов. С Имре скучать не приходилось. Кроме лошадей больше всего на свете он любил книги. Вот это и пугает меня. Если он провел в тюрьме все эти годы, то был лишен самого для него дорогого, в особенности возможности читать.
– Он, должно быть, мертв, – не сдержалась Гизела. – Давайте надеяться, что он мертв.
Она заговорила вопреки своей воле, забыв на секунду, кто она такая, думая только о том, что ей рассказывали о тюрьмах – мрачных, душных подземельях, о пытках и ужасах, которые даже страшно себе представить.
– Итак, вы ничего о нем не знаете! – быстро проговорил лорд Куэнби.
– Нет, не знаю, – ответила она, и это было правдой.
– А вы можете узнать?
Гизела покачала головой:
– Нет.
– Я верю вам, – сказал он. – Сам не пойму почему. С самого начала я намеревался не верить ни одному вашему слову, но вы не попытались оправдываться, не пытались заявить о своей невиновности. Мне нравится эта черта в вас. По крайней мере, вы прямодушны и смелы.
– Спасибо, – поблагодарила Гизела.
Только сейчас она почувствовала дрожь, охватившую ее в тот момент, когда она, к своему величайшему облегчению, поняла, что его гнев утих. Только сейчас она ощутила сильное сердцебиение и сухость во рту. Ее напугали его ярость и злость. Она не предполагала, что ее можно так сильно напугать только одними словами. Они помолчали немного, затем снова заговорил лорд Куэнби:
– Мне кажется, я начинаю понимать, какие чувства испытывал к вам Имре. Когда сегодня вечером вы вошли в гостиную, мне на секунду показалось, что вас в действительности нет, что вы плод моего воображения. Никогда не думал, что женщины бывают так прекрасны. А потом я вспомнил, что вы послали моего Имре на смерть и вас это нисколько не тронуло.
– Королям и королевам непозволительно поддаваться эмоциям на публике, – сказала Гизела.
– Да. И это было так давно. – Лорд Куэнби как будто говорил сам с собой. – И все же из-за моего чувства к Имре я не верю, что кто-то может его позабыть.
– Возможно, он продолжает жить в сердцах тех, кто помнит о нем, – сказала Гизела.
– Это правда? – спросил лорд Куэнби. – Он до сих пор живет в вашем сердце? Вы все еще думаете о нем, вспоминаете, как сильно он вас любил?
Хозяин замка встал, прошелся по комнате и остановился у огня, облокотившись на каминную полку.
– Наверное, я сейчас покажусь вам нелепым, – произнес лорд Куэнби. – Я так долго мечтал высказать вам все, а теперь, когда моя мечта осуществилась, слова оказались необъяснимо бездейственны. Я хотел наказать вас, заставить расплакаться, убедиться, что вы так же горевали об Имре, как и я. А теперь почему-то мой гнев испарился. Что вы со мной сделали? Может быть, вы ведьма, которая умеет влиять на человека и менять его намерения просто тем, что сидит и смотрит на него своими синими глазами?
– Мне жаль, что вы несчастны, – сказала Гизела.
– Вам жаль меня! – воскликнул лорд. – Думаете, мне нужна ваша жалость?
Он задал вопрос очень резко, но потом вроде бы опять смягчился.
– Это не так, – сказал он. – Я хочу убедиться, что вы помните прошлое, что как бы там ни было, но для вас Имре жив.
Он замолчал и посмотрел на Гизелу, которая наконец обрела голос.
– Вы говорите, что были с Имре большими друзьями, – произнесла она. – И все же я думаю, что вы не так хорошо его понимали, как вам казалось. Если любят по-настоящему, то стремятся защитить любимого человека, оградить его от всех возможных страданий, спасти от несчастий. Имре так относился бы ко всем, кого любил; и если бы ему не ответили тем же, то он понял бы и простил, потому что знал, что такое любовь. Нельзя силой заставить людей чувствовать то, что, по вашему мнению, они должны чувствовать.
– Да, истинно так, – согласился лорд Куэнби. – Но кто сказал вам об этом? Кто научил вас так думать? Имре или, быть может, кто-то другой?
В его голосе зазвучала презрительная насмешка, и Гизела вся напряглась. Она встала с кресла и произнесла:
– Я выслушала вас, милорд. А теперь я пойду спать. Если вы предпочтете не встречаться со мной утром, я покину ваш дом, как только графиня сможет отправиться в путь. Если, однако, мне предстоит провести здесь несколько дней, о чем говорилось в вашем приглашении, то я предлагаю больше не возвращаться к этой теме. Я понимаю и сочувствую вашему горю; но уверяю вас, что в данный момент я не в состоянии что-либо сказать или сделать, что хоть как-то могло бы изменить случившееся. Верьте мне. Я говорю правду.
