– Таблетки немедленно принесут в вашу комнату, – пообещал лорд Куэнби. – Разрешите мне, мадам, вверить вас заботам моей домоправительницы.
Он повел Гизелу обратно в холл, и женщина, одетая в черное платье с шелковым фартучком, на котором позвякивала тяжелая связка ключей, присела в глубоком реверансе. Гизела слегка наклонила голову, как учила ее императрица.
– Миссис Маттьюз исполнит любое ваше желание, – сказал лорд Куэнби. – Мы обедаем в семь, если вы не возражаете.
– Очень хорошо, – одобрила Гизела.
Она стала медленно подниматься по лестнице, каждую секунду наслаждаясь шуршанием шелка, приглушенным бархатной юбкой, чудесными духами, аромат которых исходил из всех складок ее одежды, и сиянием бриллиантов на запястье руки, касавшейся перил. Она чувствовала, как по всему ее телу пробегает трепет восторга. Все оказалось еще более захватывающим, чем она предполагала, более драматичным, о чем она даже не смела мечтать.
Дойдя до конца лестницы, она обернулась. Лорд Куэнби все еще стоял внизу в холле. Он наблюдал за ней, и на лице его блуждала та же самая странная улыбка – надменный излом в уголках губ. Гизела поспешно отвернулась. Домоправительница привела ее в большую спальню, в которой стояла кровать с пологом, украшенным страусовыми перьями, а на окнах висели голубые вышитые шторы. Мебель была с серебряной отделкой в виде дельфинов и русалок; длинную низкую кушетку придвинули поближе к огню, на ней лежали кружевные подушечки и покрывало с узором из самоцветов. Комната была такой прелестной, что у Гизелы невольно вырвался восхищенный возглас.
– Эту комнату всегда называли «королевской», мадам, – пояснила домоправительница. – Здесь спала королева Анна, когда приезжала с визитом в замок, и, как гласит легенда, Генриетта Мария, жена Карла Первого, также пользовалась этой спальней. Серебряная мебель – это дар замку ее величества. Здесь останавливаются только гости королевской фамилии.
– Значит, мне оказана честь, – улыбнувшись, отметила Гизела.
– Ну что вы, мадам, это вы оказали нам честь своим визитом, – отвечала домоправительница. – В семье даже есть поверье, что когда замок Хок посетит третья королева, то для семьи наступят счастливые дни, а все горести окажутся в прошлом.
– Мне остается надеяться, что так и будет, – улыбнулась Гизела и, сказав это, испытала чувство, похожее на стыд, ведь в этой чудесной спальне будет спать не третья королева, а всего-навсего самозванка.
Графиня Фестетич поспешила в отведенную ей комнату, рядом со спальней Гизелы. Пришла Мария, чтобы помочь Гизеле раздеться и распаковать вещи.
Мария была немолода. Средних лет. Она служила императрице уже долгие годы. Это была пухленькая толстушка с ярким румянцем. Она встретила идею перевоплощения Гизелы с восторгом, искренним смехом и с таким радостным энтузиазмом включилась в осуществление всей затеи, что вызвала улыбки на лицах.
– Своим приездом вы всполошили весь дом, фройляйн, – сообщила она, разбирая вещи. – Но, судя по тому, что я успела здесь увидеть, их давно пора было взбодрить. Все слуги – древние старцы, одной ногой в могиле, а сам замок такой мрачный, что можно подумать, я попала в фамильный склеп, а не в английский загородный дом.
– Ну, я думаю, ты не дашь им скучать там, внизу, – предположила Гизела.
Мария рассмеялась.
– Ничего не получится, если только я не стану флиртовать с двумя лакеями, которым впору быть моими сыновьями, – сказала она. – Дворецкому больше семидесяти, или я ничего не понимаю в людях, а остальным давно перевалило за шестьдесят, и они дряхлеют прямо на глазах.
Гизела засмеялась. Мария обладала удивительной способностью вести беседу так, что невозможно было удержаться от смеха. Говорили они по-немецки и не боялись поэтому, что их могут услышать.
– Итак, что вы сегодня наденете? – спросила Мария.
– Что-нибудь сногсшибательное, – не задумываясь ответила Гизела.
– Тогда лучше всего белое, расшитое серебром, – решила Мария.
Она тут же вынула платье из сундука и положила на стул. Такого прелестного наряда Гизеле еще не приходилось видеть. Оборка на оборке из белого тюля переходили в огромный турнюр до самого пола. Все платье вышили серебряными нитками, а лиф, плотно сидящий на фигуре, был почти жестким от алмазной пыли, жемчужин и серебряных нитей, которые на рукавах-буфах были едва заметны.
