Эмили брата видела каждый вечер, но только издали, когда она возвращалась в порт с прогулок по городу, чтобы вернуться на борт «Адлера».
Каждый вечер на закате солнца султан Баргаш выходил на балкон своего дворца, чтобы показаться подданным и увидеть их ликование. Салют из пушек перед дворцом возвещал его появление, и после того, как затихало эхо последнего выстрела, на балюстраде появлялся султан и благоговейно слушал национальный гимн, по европейскому образцу сочиненный специально для него. Гимн исполняла музыкальная капелла: это была мешанина из африканских и так понравившихся Баргашу в Бомбее индийских мелодий, приправленная ударами фанфар и периодически повторяющимся тушем. А каждую пятницу, праздничный для мусульман день, перед дворцом проводились два парада аскари , султанского воинства, во время которых армия под наблюдением султана стройными рядами и с бравой выправкой маршировала туда и сюда под европейские военные марши.
Баргаш выглядел так, как запомнила его Эмили: темное лицо, мясистый нос и толстые оттопыренные губы, унаследованные от матери-абиссинки. Черная борода теперь была короче; и, как ни расточителен был его образ жизни, одевался он чрезвычайно скромно: простая белая нижняя рубаха, сверху — черная аба, умеренно расшитая по краям золотом, и белый тюрбан. Бриллиантовое кольцо на мизинце, сверкавшее, когда он царственно-милостивым жестом поднимал руку, было его единственным украшением. Когда он выходил к народу, его походка и все движения были энергичными, но довольно изящными. Ни единого следа слоновой болезни, элефантиаза, которым, как говорили, страдал он. Болезнь вызывается паразитами и приводит к увеличению какой-либо части тела, в основном ног, которые утолщаются и напоминают ноги слона. Поговаривали и о чахотке, однако следов и этой болезни тоже не замечалось.
Каждый вечер, когда Эмили стояла внизу, она была твердо уверена, что Баргаш ее видит: среди пестрой занзибарской толпы она выделялась траурным европейским черным платьем, к тому же ее сопровождали дети и офицер в форме, который никого к ней не допускал. Она будто чувствовала на себе его взгляд и знала, что из окон дворца ее тоже можно увидеть. Всегда, когда она проходила мимо женского дворца Бейт-Иль-Хукм, на всех подоконниках было полно закутанных в черное фигур, которые что есть силы махали ей.
Заметила она и странных индийцев с бесстрастными лицами, которые смешивались с толпой и острыми глазами ловили каждый ее жест. И все-таки Эмили горячо надеялась хотя бы на один знак, который подал бы ей Баргаш. На какое-то движение в его лице. На жест. Возможно, на весточку. В конце концов, они брат и сестра, пусть матери у них разные; брат и сестра — а ведь когда-то их было много, около пятидесяти, а теперь живых можно пересчитать по пальцам.
Однако ничего подобного не происходило.
Зато теперь каждый вечер Эмили сопровождала толпа занзибарцев, которые пребывали в убеждении, что их Биби Салме именно сегодня взойдет на германское судно, чтобы навсегда отплыть на новую родину, и не хотели упустить случая с нею проститься.
— Ква хери, Биби! Ква хери, — кричали они. — До свиданья, госпожа, до свиданья! — И так громко, что наверняка это доносилось до покоев султана. Особенно смелые, из тех, кто помоложе, бросались в воду слева и справа от шлюпки, доставлявшей Эмили и детей на «Адлер», и плыли рядом до самого парохода, смеялись и фыркали между возгласами «Ква хери, Биби! Ква хери!».
Ква хери — два щемящих слова, которые рвали сердце Эмили каждый вечер заново. И каждый вечер все повторялось, как будто она сегодня отплывает домой. Невзирая на то, что ее заверили, что она может пробыть здесь еще несколько дней — по меньшей мере.
Но не только поэтому она по здравом размышлении приняла решение снять в городе квартиру, о коем в конце месяца и поставила в известность адмирала Кнорра.
— Об этом не может быть и речи! Это совершенно исключено, фрау Рюте!
В первый раз видела Эмили адмирала таким раздраженным.
— Я благодарю вас и команду «Адлера» за гостеприимство, — холодно отвечала Эмили. — Вы сделали все от вас зависящее, чтобы наше пребывание на борту было возможно приятным, насколько позволили обстоятельства. Но вы, бесспорно, понимаете, что мои дети и я после долгих недель на воде очень соскучились по настоящей постели. Французская гостиница, которую мы нашли, кажется нам чрезвычайно удобной…
