Он в совершенно голом виде лежал на подушке и пялил глаза на свет белый.
- Надо же! Икота-то кончилась! - удивленно сказала Лида, утираясь полотенцем.
- Хэ! - сказал я. - Икота! Я и похлеще чего изгнать могу! Наваждение! Беса! Родимец! Даже наговоры... приворотные средства. Это неуж ты? - ткнул я пальцем в жизнерадостного ребенка.
Лида выхватила у меня альбом, треснула им меня по лбу.
- У-у, бессовестный какой! На вот! - Сунула мне подшивку журналов "Всемирный следопыт", а сама ускользнула под занавеску.
Я листал подшивку, стянутую веревочкой, смотрел картинки, а за занавеской слышался шорох одежды, и Лида развлекала меня оттуда разговорами:
- А где ты амуницию взял? Так она тебе идет!
- Рюрик дал. Его комиссовали.
- Молодчик.
- Кто молодчик-то?
- Ты, конечно! Вон от икоты меня излечил. А нашел-то как?
- Нюхом!
- Ну и нюх у тебя! Звериный прямо!
- Говорю тебе, таежный человек я.
- С тобой опасно!
- Еще как!
Лида явилась в синеньком платье с белой кокеткой, в навощенных туфлях, причесанная как-то так, что волосы вроде бы сами собой на плечи скатываются, но в то же время и прибраны, не кудлаты.
- Вот и я нарядилась! - перехватив мой взгляд, сказала она, скованная и чего-то стесняющаяся. - Не одному тебе форсить! - И, чудно закинув подол, подсела на диван, ощипалась, натягивая платье на колени. - Малое все сделалось...
Я листал журнальчики и помалкивал да поглядывал на нее украдкой.
- Что-то мама задержалась, - сказала Лида таким тоном, будто обманула меня в чем, и, не дождавшись ответа, с натянутым смехом прибавила: - В очереди застряла. Стареет. Любит поболтать. А раньше терпеть не могла очередей и болтовни.
Я листал "Всемирный следопыт". Лида отняла у меня подшивку.
- Ну, что будем делать, Миша-Михей?
- Почем я знаю?
- Почем-почем! Бука! - ткнула она меня в бок пальцем.
Я подпрыгнул, потому что щекотки боюсь.
- Мы будем гулять с тобой по Краснодару. Вот придет мама, пообедаем и отправимся. А то забудешь наш город. Уедешь и забудешь.
- Не забуду!
- Как знать?
- Не забуду! - упрямился я.
- И до чего же ты сердитый, Мишка-Михей!
- У нас вся родова такая. Медвежатники мы.
- Какие медвежатники? Медведей ловили, что ли?
- Ага. За лапу. Дед мой запросто с ними управлялся: придет в лес, вынет медведя за лапу из берлоги и говорит: "А ну, пойдем, миленький! Пойдем в полицию!" И медведь орёт, как пьяный мужик, но следует.
Ляда внимательно слушала меня и вроде бы даже верила.
- Ну и балда же ты, Лидка! А еще в институте учишься!
- Сам ты балда!
Лида хлопнула меня по руке. Я ее. И пошла игра: кто чью руку чаще прихлопнет. Лида, медицинская сестра, ничего не скажешь, ловкая девка! Однако же и я не в назьме найден - в тайге вырос, с девяти лет ружьем владею, потом детдомовскую школу прошел может, самую высшую по психологии и ловкости школу.
Лида лупит меня по руке, а я ее заманиваю, а я ее заманиваю. И как только она увлеклась, тут я и завез ей изо всей силушки!
Лида завопила - и руку в рот, а на глазах слезы навернулись от боли. Девушка все же, нежное существо, а я... Виновато погладил я ее руку, стал на пальцы дуть. А пальчишки, господи твоя воля, аж светятся насквозь и ногти розовенькие. Вот если бы не детдомовец я был, то и поцеловал бы пальчики эти, каждый по отдельности, но не могу я этого сделать, стыдно как-то.
Однако же и оттого уж только, что я подул на ушибленную руку, легче сделалось Лиде, и она принялась колотить меня кулачишком:
- Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе!
- Карау-у-у-ул! Наших бьют! - заорал я и подвернул Лидку, придавил к дивану, и мы начали дурачиться и бороться. И до чего бы мы доборолись - неизвестно, да в сенках послышались шаги Лидиной матери. Мы отпрянули друг от друга и стали торопливо приводить себя в порядок.
- Мама, а Мишка обманывает меня и балуется, - капризно пожаловалась Лида и надула губы.
- Это ж основная обязанность мужчин, доченька, - обманывать и баловаться, - ответила мать, выкладывая из кошелки черную горбушку хлеба. И по ее глазам и тону я понял, что эта женщина очень много пережила и много знает. Мать тут же окинула меня пристальным и умным взглядом.
