— Подожди спать, поешь, — сказал Вэрол.
— Я не хочу, — вяло возразил Виан, но Вэрол заставил его сесть в постели и сунул в руки стакан.
— Тогда выпей, чтобы согреться.
Виан сделал глоток, горьковатая жидкость обожгла ему горло, и он закашлялся.
— Пей, тебе станет тепло, — настаивал Вэрол.
Залпом проглотив настойку, Виан отставил стакан и нехотя взял с тарелки кусок жаркого. Потом и второй, и третий. Голод давал о себе знать. Он сутки уже не ел.
— Теперь спи, — сказал Вэрол. — Не стану тебя запирать, но, пожалуйста, не заставляй меня снова рыскать по этим горам. Погода не располагает к прогулкам.
— Да, — пробормотал Виан, натягивая одеяло.
Вэрол достал из шкафа плед с термоэлементами и накрыл им Виана.
Если б прежде Вэролу кто-то сказал, что он станет заботиться о харджере из корпуса энтэйров, Вэрол пожал бы плечами, сочтя это глупой шуткой, если не оскорблением.
«Его надо показать психиатру, — подумал Вэрол, — он не осознает свои поступки. Хорошо, что его нашел я. Однако чем объяснить столь глубокую психологическую травму? Раз уж он стал энтэйром, его психика должна быть устойчивой, туда неврастеников не берут. Чего он боится? И в Шар-Гаре, когда я лечил его, он содрогался от страха перед ментальным контактом. Притом, что в принципе, безусловно, умен, хладнокровен и храбр… Если судить по другим поступкам. Бессмыслица…».
Утром Виан выглядел уже почти нормально. За завтраком он спросил:
— Могу я выходить из дома?
— Да, но, пожалуйста, недалеко. И возьми теплую куртку.
— Прости, что тебе пришлось разыскивать меня. Я не хотел причинять тебе неприятности, но так получилось… Ты сообщил, что я пытался бежать?
— Нет, и не собираюсь. Если б сообщил, ты бы уже был в изоляторе. — «Или в морге?» — добавил Вэрол про себя, а вслух спросил: — Когда ты нашел бластер?
— Я случайно на него наткнулся, ночью зацепился за кресло и оперся о стол, а он как раз там и лежал.
— Ладно, не будем об этом, — сказал Вэрол. — Иди погуляй.
Обойдя вокруг дома, Виан устроился с подветренной стороны на пеньке. Выглянув в окно, Вэрол увидел, что он сидит, упираясь локтями в колени, подперев голову. Когда час спустя его поза не изменилась, Вэрол направился к нему.
— Послушай, ты замерзнешь.
— Здесь не дует.
— Виан, с тобой все в порядке? — мягко спросил Вэрол. — Может, обратиться к психиатру?
— Не надо, прошу тебя!
— Наш врач отнесется к тебе не как к врагу, а как к любому пациенту.
— Нет, я… вообще не люблю психиатров, — с запинкой произнес Виан. — И потом, я уже нормально себя чувствую.
— Как знаешь… Через несколько дней ты будешь в Шар-Гаре. Что ты намерен потом делать?
— Мой ответ имеет значение?
— В том смысле, какой ты подразумеваешь, нет, тебя отпустят. Твой ответ интересует меня лично. Можешь и не отвечать.
— Тогда я не отвечу, — тихо сказал Виан.
— Значит, вернешься к харджерам…
— Да.
— Что ж, ответ по крайней мере честный, — скрывая разочарование произнес Вэрол.
На что он рассчитывал? Наивно ждать от энтэйра, что он изменится. Некоторое время он молчал, собираясь с мыслями.
— Знаешь, есть простенькая сказка о дракончике. Жил-был дракончик с золотым гребешком; и попал он в детстве к драконам с красными гребнями, а другие такие, как он, обитали в соседней стране, по ту сторону холма. Драконы с красными гребнями не различали цветов, и наш дракончик сначала не различал, деля всех драконов на своих, с которыми жил, и чужих — которые на другой стороне. Но вырос и осознал, посмотрев как-то в зеркало, его гребешок золотой, а не красный. Это его озадачило…
— А потом? — спросил Виан.
— Дальше я не знаю. Придумай конец.
— В этой сказке есть смысл? Я не понял.
— Может, еще поймешь, жаль, если уже поздно.
— Поздно для чего? На что ты намекаешь?
— Да так, на один пустячок… А в общем, все это ерунда, ты вышел из того возраста, когда слушают сказки.
— Тогда зачем ты рассказывал?
— Есть у меня недостатки: болтлив и склонен идеализировать отношения людей.
Виан серьезно сказал:
— Айрт, я так и не понял, к чему это.
— Это к лучшему, — сухо парировал Вэрол.
Идя к дому, он подумал, что не стоит говорить Виану, что, вероятно, он прирожденный эспер, один из тех, кого вчера называл чудовищами, подлежащими уничтожению.
