– Ну, ладно, ладно, – успокаивал отец сына. – Да, это президент Соединенных Штатов Америки. Все правильно, но не стоит, ради Христа, вырывать у отца последние волосы!
Мужчина отвел руки сынишки в стороны и мельком взглянул на стоявших рядом Макферрина и женщину, надеясь, что те отлично понимали отцовскую гордость за сына, но и неловкость за то, что тот так фривольно себя вел.
Конечно, мужчина наверняка сказал бы при этом: «Мой сын. Ничего парнишка, правда?» – или что-нибудь в этом роде, если бы ему удалось привлечь внимание находившихся рядом прохожих. Однако они, по всей видимости, были всецело поглощены зрелищем, поэтому мужчина снова стал наблюдать за процессией, вытянувшись вперед и пытаясь разглядеть человека, которого его сын видел впервые в жизни.
Мужчина пытался рассмотреть президента, президента Соединенных Штатов Америки, который торжественно шествовал там, впереди, над головами всех американцев. Американцев, жаждущих взглянуть на этого человека, на первый взгляд ничем не примечательного, который служил для них живым воплощением власти, возвышавшейся над ними.
Президент США олицетворял собой власть, но вместе с тем и самосознание всей нации. Ибо был призван служить интересам страны как в добрые, так и в недобрые времена.
– А теперь смотри в оба, – произнесла женщина.
Макферрин встал на цыпочки, стараясь разглядеть президента. В тот же миг он увидел, как раскрылся оранжевый зонт, хотя по-прежнему вовсю светило солнце.
Колин продолжал считать и дошел уже до двадцати трех. По-прежнему стоя на цыпочках, он успел сосчитать еще два раза, как в воздухе прогремел выстрел.
После первого выстрела Эдвард Бурлингейм опустился на колени, после второго выстрела президент как-то странно развернулся и начал падать вниз на еще мокрую от дождя мостовую.
Казалось, что президент, уже мертвый, не хочет отделяться от процессии и как бы движется в ней. Но торжественное шествие быстро распалось, ибо участники процессии в панике старались спрятаться от шальных пуль.
Выстрелы стихли, и на какое-то мгновение воцарилась мертвая тишина, какая обычно бывает после стрельбы.
Однако Макферрин не видел, как падал и бился в судороге президент, поскольку Билли, сидевший на плечах у отца, все ему загораживал. Мальчик же в оцепенении замер, уставившись на чудесный блестящий предмет, который держала в руках женщина.
И потом никто ничего уже не видел, кроме разбегающейся в страхе толпы.
На фоне поднявшегося хаоса и суеты на улице застыли лишь две фигуры. Только две. И тогда женщина произнесла:
– Замри на месте, Колин. Вот так.
И тут на Макферрина обрушился поток слов, словно женщина старалась точно уложиться в отведенное ей время. Адель Дитц наклонилась к Колину и злобно прошипела:
– Неужели ты не понимаешь, что именно ты во всем виноват? Разве тебе не ясно, что, когда ты предупредил президента, ты заставил нас действовать? Так кто же остался в дураках? И кто тогда настоящий убийца?
Макферрин машинально отсчитывал оставшиеся у него секунды. Его уже больше ничего не волновало, он ничего не слышал. Колин как бы выплескивал себя наружу, выговаривая следующую цифру, ощущая, как при каждом отсчете по спине пробегала теплая волна.
Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре…
Макферрин не успел выговорить «три», его окутала бесконечная мгла, в которую его отправила женщина с помощью замечательной «игрушки», так понравившейся малышу, сидевшему на плечах у отца.
Выстрела практически не было слышно, поскольку Адель Дитц пользовалась высококачественным глушителем.
* * *
На той вашингтонской улице было настоящее вавилонское столпотворение. Так писали газеты.
Именно из-за столпотворения, как объяснялось далее, и не удалось сразу схватить убийцу. Или убийц, если предположить, что их могло быть несколько. Стреляли откуда-то сверху, однако потребуется время, чтобы определить, откуда точно. И вообще для того, чтобы выяснить все подробности, нужно много времени.
Тем не менее, согласно заявлениям секретной службы, многое прояснится, причем довольно скоро. А пока все возможное было предпринято.
