И все же серафима собиралась отправиться к Годрику, рассказать ему о том, что путники узнали ночью, и просить, а если понадобится, то и требовать у него помощи. Вампирша тоже не доверяла Годрику, но одновременно не видела иного выхода — она хорошо понимала, что в одиночку они едва ли смогут помешать секте Саккары открыть врата ада и выпустить на свободу древних демонов Хаоса.
И все же в глубине души Зара предпочитала никому не доверять, надеяться только на себя и все время быть настороже.
В нижнем зале башни Джэйл обратилась к вампирше:
— Если не возражаешь, говорить буду я. Мне кажется, дипломатией мы достигнем большего, чем с помощью насилия.
Зара захлопала глазами с самым невинным видом. «Насилие? Какое насилие? Насилие и я — две вещи несовместимые» — было написано на ее лице.
— Делай, как считаешь нужным, — скапала она, старательно изображая покорность. — Ты у нас главная.
Джэйл вскинула брови. Она пыталась угадать, что задумала Зара, но по непроницаемому выражению лица вампирши невозможно было ничего прочесть. Поэтому серафима сосредоточилась на предстоящем разговоре с Годриком. Она понимала, что главе волшебников вряд ли понравится выслушивать поучения пришлой серафимы. Джэйл и ее сестры в свое время приложили руку к тому, чтобы Годрик и его друзья водворились в Штернентале, а магия оказалась под запретом. И хотя винить в этом следовало Илиама Цака, у Годрика все равно не было причин испытывать особую симпатию к Защитницам Света. Он не запретил ей пребывание в Штернентале, но ничем и не помог в расследовании. Тогда ее устроил нейтралитет. Но сейчас от Годрика требовалось нечто большее. Сможет ли он забыть старые обиды и предубеждения? Сможет ли понять, что, если речь идет о самом существовании Анкарии, нужно искать союзников, а не сводить старые счеты?
Несмотря на ранний час, и Годрик, и его помощники были на месте — в том же зале, откуда Джэйл, Зара, Фальк и Тор ушли накануне вечером. Однако были и отличия — возле стола на сей раз стояло не три, а двенадцать высоких кресел, и в каждом сидел волшебник. Когда путники вошли в зал, двенадцать высоких колпаков дрогнуло, двенадцать белых бород повернулось к дверям и двенадцать пар удивленных глаз уставилось на вошедших.
Волшебники молчали, ожидая, что гости первыми поприветствуют их и сообщат о причине визита. Но Зара тоже решила обойтись без слов. Она просто швырнула на стол уродливую голову Виглафа. Черные, лишенные зрачков глаза волшебника смотрели в пустоту, рот раскрылся, демонстрируя собравшимся длинные, острые, как наконечники копий, зубы, язык вывалился прямо на столешницу. Однако трансформация была прервана, и в этом чудовище все еще можно было узнать бывшего Виглафа.
Волшебники недоуменно зашептались. Годрик вскочил на ноги.
— Позвольте, что это…
Но Джэйл не позволила ему закончить. Она решительно шагнула вперед и ткнула пальцем в обезображенную голову.
— Это голова предателя, — сказала она, и Зара с удивлением осознала, что серафима умеет быть не только вежливой или насмешливой, но способна говорить жестко и угрожающе. — Этот человек предал Штерненталь, все, ради чего вы трудились много сотен лет, — продолжала Джэйл. — Он предал само человечество. Пока вы сидели в своих башнях и вели ученые беседы о том, как вам использовать свои знания во имя общего блага, у вас под носом кучка негодяев поклонялась злу и лелеяла черные замыслы. А вы ничего не заметили, ничего не предприняли для того, чтобы остановить их!
Годрик закашлялся от неожиданности и тяжело опустился в кресло. Тем не менее ему потребовалось лишь несколько секунд, чтобы оправиться от потрясения. После чего он заговорил властно и уверенно:
— Мы как раз обсуждали этот вопрос с коллегами. Мы очень хотели бы узнать, почему вы сочли возможным напасть на одного из членов нашего братства и убить его. Однако я полагаю, сейчас не лучшее время для этого. Я хотел бы предложить вам…
— А я считаю, что сейчас самое время обсудить все, о чем вы умолчали в прошлый раз, — перебила его Джэйл. — Положение дел таково, что мы не можем позволить себе ни малейшей отсрочки.
