Стив Виттон
«Sacred: Кровь ангела»
Steve Whitton «SACRED: Engelsblut» 2005
Перевод с немецкого Ольги Бычковой
Перевод стихов Ларисы Кириллиной
ИД «Азбука-классика», 2008
С недавних пор в королевстве Анкария воцарился хрупкий мир, однако повелители преисподней не оставляют попыток захватить власть, прибегая к самым изощренным способам. В окрестностях небольшого поселка бесчинствует жуткое чудовище, с невероятной жестокостью убивающее невинных девушек. Последней надеждой запуганных жителей становится Зара – получеловек, полувампир, стремящаяся делать добро, но обуреваемая жаждой крови. Вместе с мошенником Фальком Зара пытается разгадать тайну бестии и нападает на след заговора, грозящего погубить Анкарию.
В память о КХМ
Мне не хватает тебя, старик.
Путь в тумане так странен!
Наособицу – каждый росток.
Неприкаян и куст, и камень.
И любой одинок.
Когда жизнь легка и светла,
у тебя друзей миллион.
Теперь же, как пала мгла,
друга нет – да и был ли он?
Мудрым стать невозможно,
если тайну Тьмы не постиг.
Но причастность к ней
непреложно отдаляет нас от других.
Путь в тумане так странен!
Одиночество – общий рок.
Никто никого не знает.
И любой одинок.
Герман Гессе. В тумане
ПРОЛОГ
Зима бестии
Говорили, что в Анкарии, королевстве Надежды, зимы не бывает. Но подобные прописные истины легко изрекать тому, кто сидит дома в тепле у потрескивающего в камине огня, перед дымящимся жарким за кружкой медовухи, кому не приходится ломать голову над тем, как пережить следующие сутки. Так считала Свенья. Здесь, на торфяном болоте с кривоствольными деревцами, где каждый выдох сопровождает легкое облачко пара, а трескучий мороз укрывает природу блестящим белым покрывалом, все говорило о том, что наступила зима, обещающая по некоторым признакам быть суровой, как никогда. Уже в середине ноября на окнах маленькой хижины на окраине поселения возле болота, где Свенья жила с бабушкой, матерью, братьями и сестрами, к утру расцветали ледяные узоры, и если ненароком выскочить за дверь налегке и без толстых шерстяных носков, то запросто можно подхватить простуду. В первую очередь этой опасности подвергаются те, у кого мокрые ноги. Хотя молодая торфяница прекрасно знала все тропы на болоте, было достаточно одного неверного шага, чтобы по щиколотки оказаться в ледяной жиже.
Своим названием Уродливая трясина была обязана кривым низкорослым соснам. Они, напоминавшие фигурки гномов, тут и там торчали между водотоками и отложениями торфа. Когда же на болото ложился туман, деревья походили на тех несчастных уродов, которых несколько лет назад Свенья видела в Мурбруке на ярмарке: калеки и животные-мутанты о двух головах или с тремя руками, с непропорциональными туловищу короткими ногами и огромными черепами. Стоя у подмостков с младшими сестрами Мири и Хелен и разглядывая обиженных судьбой мужчин и женщин, с несросшимися заячьими губами, лицами с костяными утолщениями и кожными наростами, походящими на маски, Свенья почувствовала тогда отвращение и в то же время ее сердце преисполнилось глубокой скорбью. Что это за жизнь – выставляться напоказ перед всем миром, чтобы подлая чернь могла посмеяться над твоим несчастьем? И невольно порадовалась, что ее миновала подобная участь.
Пожалуй, самое тягостное впечатление на Свенью произвел совсем крохотный темный эльф. Фокусник Малини, некто вроде директора ярмарки, низкорослый толстяк с оттопыренными, словно надутые паруса, ушами, хорошо поставленным голосом объявил, что младенца сразу после рождения убила мать и что темные эльфы так поступают с каждым вторым из потомков, чтобы скопить побольше душ для своего порочного, жуткого культа умерших. Распухшее, серое тельце младенца с крохотными ручками и ножками плавало в круглом стеклянном сосуде с желтоватым спиртом. Он ничем бы не отличался от обыкновенного человеческого младенца, не будь у него острых ушей, черных как ночь глаз без зрачков и неестественно длинной нижней челюсти, с мелкими, острыми, как у хищника, зубами. Тогда Свенья впервые увидела темного эльфа и не менее получаса простояла, внимательно разглядывая младенца. Неделями потом ее преследовал кошмар, как будто она подходит к сосуду, склоняется над младенцем, а тот внезапно, широко распахнув пасть, бросается на нее, разбив стекло, и вонзает свои мелкие, острые как иголки зубы ей прямо в лицо. Со временем кошмар ушел из ее снов, но младенец темного эльфа глубоко запечатлелся в памяти, словно след от раскаленного гвоздя на медной гравюре. Самым жутким в этом казалась жестокость, с которой зародившаяся жизнь была прервана матерью, самой природой призванной любить и оберегать собственное дитя.
