— Ты пришла мстить? — помолчав, спросила Фортуна. Ее орудия дезактивировались, ее щиты опустились, а двигатели замолчали, и приказы наварха и префекта тут были совсем не причем. Фортуна стыдилась и признавала вину. Фортуна готова была принять месть. От той, кто привел с собой призрак Северы — готова.
— Нет. Я — голос Северы, я говорю за нее. Убивать друг друга — мы не должны. Мы больше не станем. Сегодня никто из нас не умрет.
— Мы не должны, — эхом откликнулась Либертас.
— Мы не станем, — подтвердила Протервия.
— Никто из нас не умрет сегодня. Больше — нет.
— Фортуна. Ты прощена.
И когда навархи, префекты, экипажи, манипуларии и все те, другие, кого настигло это прощение, это приветствие и клятва, снова обрели способность быть людьми, а не частью кораблей, в пространстве Лация, да и во всей системе Фебы не осталось никого, кто решился бы стрелять в своих. Только не сегодня. Когда-нибудь — возможно, но не сегодня, нет.
Не было никакой «битвы при Лации». Никакой битвы не было вовсе. Объединившись, корабли Республики заняли позицию на орбите Лация, и никто не смог бы различить, кто тут теперь мятежник, а кто нет.
— Похоже, мы с тобой вернулись к началу, — Гай Ацилий замедлил шаг, а потом и вовсе остановился, не дойдя до ступеней сенатской курии самую малость. Он не колебался, нет, он просто хотел постоять вот так немного — на древних камнях Форума, под безмятежными взглядами статуй, среди колонн, возносящихся прямо в безоблачное небо Лация. Ощутить Лаций, вдохнуть Лаций, каждой порой своей кожи, каждым истерзанным нервом прочувствовать Лаций. Вновь стать свободным человеком, квиритом в белоснежной тоге. Равным среди равных. Плечом к плечу с… С кем? Союзником? Противником? Врагом или другом? Одним словом, рядом с Клодием. Трибун — человек сложный, вот так сходу и не поймешь, кто он есть.
— Вернулись на Форум, да, — усмехнулся трибун, словно мысли прочитал. Хотя почему — словно? Ацилию следовало уже привыкнуть, что скотина-Публий читает его, словно инструкцию по пользованию турболифтом. Привыкнуть и начать уже как-то бороться с этой проницательностью.
— Вернуться же к началу мы с тобой не сумели бы, даже если б пожелали. Впрочем, у меня такого желания нет, мой Гай. Ах, — Клодий деланно вздохнул, лукаво щуря синий глаз. — Ты всегда был таким сентиментальным, дружище.
— Я просто не верил, что когда-нибудь снова увижу Форум, — тихо признался Курион и улыбнулся. — Я сентиментален, да.
— Ну, ты не расслабляйся, — рассудительно предупредил трибун. — Настоящая драка только начинается. Если все обернется плохо, даже наши друзья на орбите не помешают отцам-сенаторам осудить нас обоих.
Профессионально невозмутимые ликторы, сопровождавшие двух мятежных лидеров, невольно покосились вверх, в зенит, туда, где предположительно висела на орбите эскадра Куриона и Клодия.
— Да уж, лигарий в сенаторской тоге… это их проймет, — усмехнулся Ацилий. — Нечасто осужденные изменники возвращаются во главе легионов.
— Технически ты больше не лигарий и никогда им не станешь, — возразил Клодий. — Соответствующие отметки внесены в твои медицинские данные. НЭП больше никак не повлияет на твою способность быть сенатором. Или консулом. Не было такого закона, я проверял. Что до измены и приговора… Друг мой, ты ничего не забыл? Припомни-ка, чем именно закончилось чтение твоего приговора?
Трибун улыбался так многообещающе и кивал с таким намеком, что Курион и впрямь нахмурился, припоминая. Это только кажется, что судьбоносные моменты врезаются в память намертво. На деле же детали, казавшиеся незначительными, вскоре тускнеют и растворяются в массе других воспоминаний. Ацилий покачал головой, признав поражение.
— Извини. Память меня подводит.
— Вето, — широко улыбнулся Клодий. — Я наложил вето.
— На смертный приговор, да, я помню. На ту часть, где говорилось о моей казни, но…
— О нет, мой Гай, — Публий прижмурился сладко-сладко и почти нараспев уточнил: — На весь приговор. Мое вето, знаешь ли, не было избирательным. Я не уточнял, что именно запрещаю, так что… технически… оно относится ко всему приговору.
