— Ты скажешь, кто такой Эдуард?
— Нет.
— Я задушу тебя, если ты вздумаешь меня обманывать. Никто не смеет выставлять меня на посмешище, даже ты.
«Раньше меня привлекала эта его неистовость, — подумала Адель. — А теперь? В любом случае, он более интересен, чем Фердинанд». Вслух она небрежно произнесла:
— К чему столько громких слов? Вы ничего подобного не сделаете.
— Ты уверена?
— У вас не хватит духу.
Он встряхнул ее так грубо, как только мог, в душе понимая, что она права, и желая причинить ей боль.
— Я предупреждаю тебя, Адель. Не обманывай меня. От меня, могут быть большие неприятности
Она развела руки, лежащие вокруг ее горла, в стороны, холодно улыбнулась, переворачиваясь на живот.
— Почему бы вам не заняться чем-то другим, Филипп? Вы так великолепно проявили себя в первых! раз. Неужели столь непревзойденный любовник, как вы, остановится на достигнутом?
Даже если она чуть-чуть смеялась над ним или желала замять размолвку, ее слова прозвучали как откровенное приглашение. Кроме того, у Адель была идеальная линия спины, и Филипп, словно завороженный, снова охваченный зовом плоти, склонился над ней, скользнул руками вниз, сжимая груди, покрыл поцелуями каждый позвонок, лопатки, плечи. Трепет пробежал по телу Адель.
— Как хорошо, — проговорила она, передергивая плечами от возбуждения.
Филипп скользнул рукой между ее ног — она была влажная. Тогда, осторожно покрывая ее своим телом, он раздвинул ей ноги и нежно вошел сзади. Резко и ритмично двигаясь, он прерывисто прошептал, откидывая волосы с ее уха:
— Я люблю тебя, Адель.
«Ах, как он меня напугал этими своими угрозами», — подумала она насмешливо, и эта мысль была последним проблеском сознания в эту ночь.
Филипп, герцог Немурский, ухаживал за мадемуазель Эрио с изяществом настоящего французского дворянина. Поскольку принц жил неподалеку от Вилла Нова, в Компьенском замке, то Адель каждое утро получала какие-то знаки внимания: то новую шляпку в коробке, то ноты романса, то новую книгу, то букет. Подарки были, как правило, недорогие, за исключением золотой цепочки с сердоликом, но зато отличались искренностью и постоянством.
Сама же связь с принцем крови была неровной и развивалась словно по кривой, какими-то вспышками…
Филипп был ей очень нужен, особенно в первые дни, когда она чувствовала себя такой физически неудовлетворенной. Иного молодого человека на примете не было, кроме того, нелегко было найти такого умелого любовника, как принц. Но она очень хорошо предвидела, что скоро острота ее ощущений притупится, Филипп ей поднадоест, захочется найти кого-то другого, поэтому не желала связывать себя даже малейшими обязательствами и постоянно напоминала ему о своих капризах, взбалмошности и изменчивости, что выводило его из себя и вызывало ссоры. Самого Филиппа она не любила. Она вообще не могла любить никого, кроме Эдуарда: он засел в ее сердце, как заноза, заполнил все чувства, и в душе было место только для него.
Возможно, если бы герцог Немурский был равнодушен к ней, она бы разыгрывала влюбленность, кокетничала, говорила сладкие слова, но, раз он уже был влюблен, все это было ненужно. Вообще, горе было мужчинам, которые вручали ей свое сердце, — она испытывала желание играть им, как мячом, причинять такую же боль, какую испытывала сама.
Филипп не мог понять, что происходит в ее мыслях, почему Адель так портит, чуть ли не опошляет все, что между ними происходит. Она будто нарочно выставляла в качестве причины их связи именно похоть — голую, неприкрытую, и это оскорбляло его, приводило в отчаяние. У нее вообще был какой-то мужской подход к связи; она использовала мужчин, как часто мужчины используют женщин, для удовлетворения и еще каких-то практических целей, не даря им ни капли чувства, не думая о них, не обременяя себя излишними переживаниями, неизменно оставаясь холодной, спокойной и насмешливой.
Очень скоро Филипп осознал, что Адель — самая сладострастная женщина из всех, кого он только знал. Она не только все умела, она еще и не признавала никаких предрассудков в любви, не знала стыда, могла делать все, что угодно, и во всем черпала истинное, искреннее наслаждение, которого не стеснялась. Она если и влюблялась, то только телом. Невероятная чувственность в сочетании с красотой
