– Джинсы, говорю, у нее клевые.
– Еще бы. Ее папаша мотается по всему свету.
– Откуда, интересно, ты знаешь?
– Да она из нашего класса.
Я присел на парапет. Девочка в джинсах уже скрылась в подворотне. Почему-то мне стало немного жаль Буйвола.
– Дома, что ли, влетело? – спросил я. Он шмыгнул носом и неохотно сказал:
– Нет. Я свалил.
– А из-за чего был скандал?
Буйвол махнул рукой и еще больше помрачнел.
– Опять небось что-нибудь сожрал?
– Сожрал, – нехотя признался он.
– И из-за этого столько шуму?
– Ну да. Запасы все-таки.
– Какие запасы?
– Ну на конец света.
– И ты все слопал?
– Все, – угрюмо подтвердил Буйвол.
– Э-э, заливаешь. Что-нибудь наверняка осталось.
– Ничего не осталось. Я даже с упаковками, – злобно прохрипел Буйвол.
Я замолчал. На голову каменному педагогу сел голубь. Распушил перья и принялся чистить клювом свое линялое декольте.
– Мне все время хочется есть, – тихонько простонал Буйвол. – Я же не нарочно.
– А она хорошо учится? – спросил я.
– Кто?
– Ну эта. В джинсах. Буйвол похлюпал носом.
– Хорошо. Ясное дело.
– А дома ты у нее когда-нибудь был?
– У кого?
– Вот тупая башка. У этой, в джинсах.
Буйвол надолго задумался, я же, неизвестно почему, начал нервничать.
– Нет, не был,– наконец сказал он.– Слышь, я уже считаю дни до этой кометы.
– Это еще почему?
– Хочу поглядеть, как она врежет моим предкам. Особенно как звезданет по отцовской машине. Из-за нее ведь все. Они каждый грош экономят, а мне есть охота. Разве я виноват?
– Могу дать тебе жвачку.
– Серьезно? Врешь…
Я дал ему одну пластинку, которую уже полгода таскал в кармане. Не помню даже, за что я ее получил от пани Зофьи. Буйвол стал торопливо жевать, зажмурившись и постанывая:
– Вкусятина. Вкусятина.
Это его излюбленное словечко; вероятно, оно означает «вкуснотища» и свидетельствует, что Буйвол счастлив.
– У нее, наверно, собака есть?
Буйвол, не переставая жевать, тупо спросил:
– У кого собака?
– Ну у нее. Ты же видал поводок.
– А, да. Вроде есть.
– Какая?
– Чего ты к ней прицепился?
– Ни к кому я не прицепился. Просто спрашиваю, надо ведь о чем-то говорить.
– Давай лучше поиграем.
– Во что?
– В партизан хотя бы. Только, чур, я командир.
– Почему ты?
– А тебе что, жалко? Это моя самая большая мечта.
Он перестал жевать и устремил на меня жалкий, умоляющий взгляд. Затуманенные слезами глазки на пухлой физиономии с круглыми пятнами румянца, надо сказать, производили сильное впечатление.
– Прямо так и мечтаешь?
– Еще как. Все уже были командирами. Весь двор. Один только я ни разу. Ну пожалуйста, что тебе стоит, – ныл Буйвол.
Мне, собственно, было все равно. Я никогда не играл ни в партизан, ни в ковбоев, ни в грабителей и шерифов. Вообще, слово «играть» меня раздражает. Дурацкое оно какое-то. Малыши или котята могут играть, это еще куда ни шло, но такие здоровенные лбы… Тоска берет.
В этот момент из подъезда вышел папаша Буйвола с большим и, как полагается, солидным портфелем, И зашагал по нашей улочке в сторону центра, сделав вид, что не замечает сына. Похоже, он его немного стесняется.
– Ну как?
– А ты знаешь, где она живет?
– Кто?
– О господи, ну она, твоя одноклассница.
– Знаю. Тут, недалеко. В соседнем дворе.
– Пошли поорем у нее под окошком.
– Зачем? Лучше поиграем в партизан. Не хочешь?
– О боже, ну ладно.
– Только я буду командиром, да?
– Хорошо, ты будешь командиром.
– Устраиваем налет. На гестапо.
И бросился на улицу, по которой ушел его отец. Тряся жирной задницей, помчался тяжелым галопом. Эдакая гора мяса. А я, неизвестно почему, покорно побежал за ним.
В конце нашей улочки со времен Второй мировой войны сохранились развалины. Может, это слишком громко сказано, развалины были не очень внушительные, но чем-то прославленные, нам даже в школе про них рассказывали. На моей памяти их постоянно собирались разобрать, но так и не собрались. Когда-то они были высокие, еще стояли на месте остатки стен с оконными проемами, в которых рос настоящий лесной мох. Но стены сильно осели, и развалины превратились фактически в гору кирпича со множеством таинственных закоулков. При желании там можно было найти куски штукатурки со следами чьей-то прошлой жизни. Самыми настоящими. Даже дырочки от гвоздей остались, каракули, нацарапанные на штукатурке детьми, пятнышки от мух. О железяках я уж не говорю: везде валялись ржавые печные решетки, канализационные трубы и дверные ручки.
