Улав и его напарник взяли с собой тьму всякого снаряжения, значительно больше, чем обычно берут на одну зимовку, и мы все подтрунивали над Улавом по этому поводу. "Не иначе, как он стал миллионером! — говорили моряки. Взгляните только на эти роскошные запасы: сушеные фрукты и всевозможные консервы!" Все это мы погрузили на борт и на следующее утро вышли в море.
В первый же день плавания Кракау, как канарейка, заболел морской болезнью. Правда, сначала никто по этому поводу ничего не говорил, но Улав был очень огорчен. Ему казалось, что раз он взял напарника, который страдает морской болезнью, то это задевает его честь, но его недовольство только ухудшило положение. Весь экипаж судна стал посмеиваться над Улавом и справляться о здоровье его нового "закаленного" партнера. Кракау лежал на койке, и его нельзя было оторвать от нее до тех пор, пока мы не попали в спокойную воду, — тогда он пришел в себя.
Как только он появился на палубе и мы с ним поговорили, выяснилось, что Кракау интересный человек. Оказалось, что он знает почти обо всем на свете. Кракау никогда не говорил о себе, но можно было понять, что он получил настоящее образование и происходил из хорошей семьи. Он захватил с собой массу книг, которые собирался прочесть зимой, — ничего подобного ни один охотник никогда не делал. Часть команды снова стала потешаться над Улавом, называя эти книги "Гренландской библиотекой". Улав, естественно, не мог гордиться таким багажом. Сам он, надо полагать, после окончания школы не прочел ни одной страницы, но все же держал сторону своего партнера и говорил, что пока еще нет закона, запрещающего читать книги, если это кому-нибудь нравится. Да и очень может быть, что нам всем не мешало бы время от времени прочесть книжечку-другую! говорил он. Мы заметили, что уже и тогда Улав находился под некоторым влиянием Кракау. И тем не менее все в кубрике сошлись на том, что Улав взял себе хорошего напарника, хотя он, правда, и не похож на тех, к кому мы привыкли. Но надо еще посмотреть, как пойдут у них дела, когда они останутся вдвоем на всю долгую темную зиму.
Через некоторое время мы подошли к фиорду, где Улав имел охотничий домик, в котором он зимовал уже много раз. Оба сошли на берег со всеми своими ящиками и пожитками. Они помахали нам на прощание, когда мы выходили из фиорда, взяв курс на север.
* * *
Когда на следующее лето "Голубой кит" вернулся, Улав был один. Как только мы вошли в горло фиорда, мы сразу поняли — здесь что-то случилось. В ту пору, когда Томас Вольд был партнером Улава, они оба подплывали на лодке к "Голубому киту", чтобы приветствовать нас; все охотники делают так, если они не лишаются почему-либо своей лодки.
На этот раз никто не вышел навстречу. Только собака бегала по берегу; кроме нее, не видно было ни одной живой души. Наконец, из избы вышел Улав один. Он плохо выглядел, и стало ясно, что он не в себе.
Он просто стоял на берегу, не произнося ни слова, не приветствуя нас. Как только я сошел на берег, я тотчас обратил внимание на то место за домом, где земля была перекопана и торчал деревянный крест. На нем было вырезано имя — ГУСТАВ КРАКАУ — и даты рождения и смерти.
Из Улава нельзя было вытянуть почти ни одного слова. Он походил на безумца, глаза его блуждали. Когда мы заговаривали с ним, он смотрел в сторону. Наконец, капитан решил раскопать могилу. В его обязанности входило подавать рапорты об умерших, и так как Улав или не хотел или же не мог ничего объяснить, то у капитана возникли подозрения. Он сам должен убедиться, что же здесь произошло.
Улав отказался присутствовать при вскрытии могилы. Он не хотел идти туда, к маленькому кресту. Мы взяли лопаты и кирки и очень скоро отрыли Густава Кракау; он хорошо сохранился в промерзшей земле. В голове Кракау было отверстие от пули — ясно, что его застрелили. Часть затылка отлетела. Но мы не могли с уверенностью сказать, в чем тут дело. Возможно ведь, что это — несчастный случай. Улав отказался дать какие-либо разъяснения.
По возвращении нам надо было сообщить о смерти, а Улава следовало передать в руки полиции для следствия. Поэтому капитан приказал сколотить гроб для трупа, и как только Улава и его мертвого напарника доставили на борт, мы отплыли.
