— Не будем входить в рассуждения о выгоде солидарности! — когда Момбелли закончил, сказал Петрашевский.
Он бы, разумеется, желал быта общественного, каким его представляет Фурье. Пути, которыми можно этого достигнуть, вот что, по его мнению, необходимо рассмотреть.
— На этот счет я, как обещался, пишу, только еще не успел дописать. Другой раз прочту, господа, об этом.
— Я, господа, признаю лучшим общество коммунистское, — объявил Спешнев, — и считаю, что товарищество надобно составлять с чисто политическою целью.
Он вынул из кармана листок и прочел свое рассуждение:
— Существуют три внеправительственных пути действия: иезуитский — тайной интриги; путь явной пропаганды; восстание. Среди нас есть сторонники каждого. Говорят, товарищество составится, если все будут между собой согласны. Но коалиции разных партий для временных согласованных действий настолько обычны в истории, что не стоит приводить примеры. Практика часто может не принимать во внимание различия исходных принципов, так как совершенно разнородные системы иногда приводят к совершенно одинаковым выводам… Да, господа, если бы мне нужно было действовать, я бы избрал последний из путей, то есть открытую силу, а средством к тому — бунт крестьян! Но допускаю, что больше шансов, если свести все три дороги вместе. Надобно устроить один центральный комитет, которого занятие будет создание частных: комитета товарищества, комитета для устройства школ пропаганды и, наконец, комитета тайного общества на восстание.
Тут сказал Константин Дебу, до сих пор не проронивший почти ни слова:
— Мне читать нечего. Не могу понять, как это фурьерист может сойтись с либералом. А помимо того, господа, ни к какому тайному обществу я принадлежать не хочу, да и вам советую отстать от того.
И поднялся было, чтобы прощаться, но Петрашевский его остановил:
— Мы условились, что каждый выскажет свое мнение, я вправе, господа, рассчитывать, что, прежде чем решить, будет товарищество или нет, вы выслушаете также меня.
Он предложил через неделю еще собраться, на что Спешнев, прохаживаясь по комнате, отвечал, что при разладице мнений не усматривает в том толку, не товарищество получается, а какой-то перепелочий сыр. С этими словами он остановился возле голландской изразцовой печи, нагнулся к дверке и швырнул в огонь листок со своим планом. Распрямившись, оглядел остальных с высоты своего роста и сказал на прощанье, что, как хозяин, не может отказать Михаилу Васильевичу и потому покорнейше просит господ к себе.
В тот же вечер, однако, или, точнее, ночью, сам пожаловал в Коломну, еле достучался, велел мальчишке поднять барина.
Накинув на плечи старый халат с оторванным рукавом, Михаил Васильевич вышел к нему, встревоженный поздним визитом.
— Что случилось?
— Я уверен, — у Момбелли никакого общества нет! — объявил Спешнев. — Но я сам составил проект!
И протянул исписанный лист.
Петрашевский поднес лист к свече.
«Я, нижеподписавшийся, добровольно: по здравом размышлении и по собственному желанию поступаю в Русское общество и беру на себя следующие обязанности, которые в точности исполнять буду:
1. Когда Распорядительный комитет общества, сообразив силы общества, обстоятельства и представляющийся случай, решит, что настало время бунта, то я обязываюсь, не щадя себя, принять полное и открытое участие в восстании и драке… быть в назначенный день, в назначенный час в назначенном мне месте… вооружившись… споспешествовать успеху восстания.
2. Я беру на себя обязанность увеличивать силы общества приобретением обществу новых членов…
3. Афильировать, т. е. присоединять к обществу новых членов, обязываюсь не наобум, а по строгом соображении, и только таких, в которых я твердо уверен… Обязываюсь с каждого, мною афильированного, взять письменное обязательство, состоящее в том, что он перепишет от слова до слова сии самые условия… и подпишет их. Я же, запечатав оное его письменное обязательство, передаю его своему афильятору для доставления в Комитет, тот — своему и так далее. Для сего я и переписываю для себя один экземпляр сих условий и храню его у себя как форму для афильяции других».