Объяснять пришлось Сирен, потому что Гастон, как всегда в присутствии дяди, не только утратил свое внешнее обаяние, но и почти лишился дара речи Жан Бретон, отец Гастона, вошел, пока она рассказывала. Когда Сирен закончила, мужчины посмотрели друг на друга.
Они были похожими и все же разными. У обоих глаза голубые, словно небо в летний день, одинаковые грубо высеченные лица и мощные плечи, раздавшиеся за годы плаванья на лодках разных типов и размеров по извилистым рекам от их родины в Новой Франции до залива. И одеты они были одинаково в простые миткалевые рубашки, заправленные в свободные шерстяные панталоны ниже колен и индейские мокасины без чулок. Но на этом сходство и кончалось.
Пьер был повыше, с широкой грудью, темно-каштановыми волосами, тронутыми сединой и отпечатавшимися на лице глубокими следами былых горестей Жан был посветлее, его волосы пышно вились. Глаза часто искрились весельем, он любил носить шейные платки в крупный желтый и красный Горох к рубашкам в полоску ярких тонов, а на голову надевать вязаную шапку, украшенную болтавшейся кисточкой. Он не был таким серьезным, как старший брат, любил потанцевать и мог иногда, поддавшись уговорам, сыграть на концертине.
Несмотря на это оба держались вместе плечо к плечу. Оскорбить одного значило оскорбить обоих, завоевав расположение одного приобрести и другого в союзники. Они были миролюбивы и законопослушны, пока законы были справедливыми, но пренебрегали мелкими правилами. И всегда и неизменно были честны.
— Давайте глянем на этого господина, — сказал Пьер, когда Сирен закончила рассказ.
Он взял свечу и тяжелой поступью направился в закуток, который Сирен называла своей комнатой. Высоко подняв свечу, он откинул тускло-коричневую занавеску — единственную уступку ее уединению, и посмотрел на лежавшего без сознания человека. Сирен последовала за ним вместе с остальными. Рядом с ней что-то чуть заметно зашевелилось, и, обернувшись, она увидела, как Жан Бретон перекрестился, разглядывая длинное тело на лежанке. Она нахмурилась, смутившись, когда уловила на его лице почти суеверный ужас. Поймав ее взгляд, отец Гастона выдавил из себя улыбку и пожал плечами, отворачиваясь.
— Да, это Рене Лемонье, — сказал Пьер. Они с братом снова обменялись долгим взглядом.
— А вы думали, кто-то другой?
Было тут что-то, чего Сирен не понимала. Подозрение заставило ее сказать резко.
Старший Бретон повернулся с бесстрастным лицом.
— Возможно. Но скажи-ка мне, как получилось, что он оказался здесь? Почему его не отнесли на берег, а потом туда, где он живет?
— Помощь я бы искала целую вечность, а ему она требовалась немедленно.
— Но для этого был Гастон. Разве не так?
Гастон ловил ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Сирен бросила на парня уничтожающий взгляд и ответила вопросом на вопрос:
— Вы не хотите, чтобы Лемонье находился в лодке?
— Мне не нужен здесь ни один мужчина, как тебе прекрасно известно, особенно такой пройдоха, как этот.
— Но он не в том состоянии, чтобы его опасаться!
— Они всегда опасны, такие типы, даже в могиле. Ну, Гастон, ты ведь помогал Сирен, а? Ты позволил ей принести сюда этого человека?
Гастон был не способен лгать; это была одна из самых привлекательных черт его характера. Он, конечно, мог преувеличить прелести некоторых женщин, но то другое дело. Видимо, для него все женщины действительно были красавицами.
Он опустил кудрявую голову.
— Я не сидел здесь все время, дядя Пьер.
— Вот как.
— Я отлучился только на полчасика, не больше! Откуда мне было знать, что Лемонье швырнут в реку?
