14. Он тот, кого не стремятся обмануть ни любители обманов,
Ни вредители среди людей,
Ни злоумышленники, — [его,] бога,
15. А также тот, кто среди людей
Создал себе безраздельное величие,
[Как и] в утробах наших.
[12]16. Прочь уходят мои молитвы.
Как коровы по пастбищам,
В поисках далеко смотрящего. <...>
18. Вот бы мне сейчас увидеть того, кого хотят увидеть все!
Вот бы мне увидеть его колесницу, [спускающуюся] на землю!
Пусть возрадуется он моим хвалебным песням!
19. Услышь, о Варуна, этот зов мой
И будь милостив сегодня!
К тебе я стремлюсь в поисках помощи.
20. Ты царишь надо всем,
О мудрый; над небом и землёй.
Обрати слух к [моей] молитве!
21. Вверх — верхнюю отпусти нам,
Посреди среднюю петлю расслабь,
Вниз — нижние,
[13] чтобы мы жили! [11]
Служба обыкновенно посвящалась какому-то одному богу. Этот бог, призванный молитвой кави, спускался с небес и незримо восседал на барсмáне — соломе, расстеленной по земле. На барсмане же, перед алтарным огнём совершалось заклание жертвенного животного — быка или овцы. Души убитых животных, по представлениям индоиранцев, отлетали на небо и воссоединялись с божеством Гéуш У́рван («Душа Быка»), покровительницей скота и скотоводства.
В разных племенах почитались верховными разные боги. У индоариев главой пантеона выступал, как правило, И́ндра — воинственный бог победы, метатель громов и молний. В цикле мифов, связанных с ним, центральным был эпизод об убийстве Индрой гигантского змея Ви́ртры. Индра носил эпитет «виртрахан» — «поражающий Виртру». У иранских арийцев верховным богом чаще был Ми́тра. Это имя было сперва нарицательным и означало клятву о соблюдении договора: например, между двумя соплеменниками, или между двумя племенами — о мире и о границах пастбищ. Скотоводам приходилось постоянно перегонять стада на новые пастбищные угодья, по многу дней быть вместе с ними вдали от племенного поселения, беззащитно для набегов и грабежей, — такое хозяйство невозможно было бы вести при постоянной вражде с соседями. Клятва митра почиталась священной.[14] Со временем она персонифицировалась как бог договора, который карает клятвопреступников. Возможно, Ложь, авестийская Друг, противопоставлявшаяся у зороастрийцев Истине-Аша, первоначально фигурировала в теологии как антипод Митры. Постепенно Митра обрёл и функции солярного бога, стал связываться с огнём.
Огонь индоиранцы чтили особо. По их представлениям, он воплощал Аша-Истину — был её зримым проявлением в земном мире. Видимо, уже тогда различали несколько ипостасей священной огненной стихии: «небесный огонь» (молнию), «огонь Солнца», «огни», которые пребывают в растениях и в телах живых существ («жизненная сила»; труп коченеет, потому что огонь покидает мёртвую плоть), и, наконец, обычное пламя — то, что на алтаре и в очаге. Возлияние алтарному огню было одним из главных ритуалов в ежедневных богослужениях. Молитва нáйрьо сáнгха — «хвала мужей [огню?]», позднее олицетворившаяся у иранцев в образе одноимённого бога-вестника, вместе с запахом возлитой хаомы и жареного жертвенного мяса возносила на небо слова людей, обращённые к богам. Таким образом, через посредство огня осуществлялась материальная и духовная взаимосвязь между миром людей и миром Истины. Возможно, огню был причастен круг абстрактных божеств — подателей благ, удачи, счастья. [12]
Священную стихию земли почитали в двух ипостасях: землю как таковую (почву) и Землю — богиню: Мать Зам, в паре с Отцом-Небом Áсманом. Они выступали как прародители всего сущего.
Третья мировая стихия — животворная стихия воды тоже была священна сама по себе (как сами по себе священными были пламя любого огня и любая почва). Индоиранцы обожествляли реки, озёра, ручьи и вообще, наверно, все источники и водоёмы, иногда олицетворяя их в образах богинь. Возлияния воде совершались каждый день вместе с возлияниями огню; и ритуальный напиток хаома, изготовлявшийся из сока хаомы, коровьего молока и воды, очевидно, символизировал триединство животного мира, растений и влаги, без которой силы Зла, в частности — демон засухи Апаоша, изничтожили бы на земле всякую жизнь.