Его рука, лежащая у нее на спине, дрогнула; «А может быть, это я дрожу», – мелькнула у нее мысль.
– Успокойся, девочка, успокойся.
По его голосу она поняла, что он старается подавить беспокойство. «В чем дело? – хотелось ей сказать. – Что, черт побери, с тобой происходит?» Она уставилась на него:
– Еще одна шуточка моего воображения?
Он опустил взгляд на свои поношенные коричневые башмаки и откашлялся. Голос его упал до еле слышного шепота, словно он разговаривал сам с собой.
– Нет, господи, о нет, это не шуточка. – Он поднял глаза к потолку и задумчиво обвел взглядом стены, по-прежнему снедаемый тревогой. – Скорее всего, где-то протечка.
– Прости, – сказала она, нагибаясь и подбирая открытку и письмо. – Хочешь кофе?
– Я бы предпочел капельку виски.
– Наливай себе, я приготовлю кофе. – Она вышла из комнаты.
Мейн подошел к буфету и плеснул себе основательную порцию виски. Затем подобрал открытку и письмо и направился к креслу. Еще раз фыркнул, поморщился, посмотрел на потолок и медленно сел. Он подержал виски у самого носа, вдыхая его запах, потом плотно закрыл глаза.
– Отче наш, – сказал он, – иже еси на небеси, да святится имя Твое, да приидет царствие Твое…
– Филип? Ты спишь?
Он, вздрогнув, открыл глаза и покраснел.
– Гм, – буркнул он, шаря по карманам в поисках сигарет.
– Так что ты думаешь?
– Что я думаю?
– О письме.
Он внимательно прочел письмо. Пожал плечами:
– Сказано все достаточно определенно. Но что она подразумевала под «странными привычками»?
– Да я не про содержание, – сказала она. – Про почерк. Посмотри на открытку.
– Да, немного отличается, – признал он. – Может, она ее писала положив на колено или в состоянии волнения; в сущности, почерк тот же самый.
– Твой приятель Дохлая Крыса сможет сказать точно?
– Дендрет?
Голова у него внезапно дернулась, словно он пытался увидеть что-то у себя за плечом; на лице появилось испуганное выражение.
– Эй, с тобой все в порядке?
– Что?
Алекс присела на ручку кресла и поежилась.
– Думаю, можно закрыть окно. И так и так – никакой разницы.
– Никакой разницы?
Она приложила руку к его лбу – он был влажным и холодным.
– Может, приляжешь?
Он тупо смотрел куда-то вдаль, поверх стакана с виски, и молчал. Алекс вышла налить кофе. Когда она вернулась, Мейн сидел точно в такой же позе. Запах в комнате был ужасающим.
Она снова присела рядом с ним на подлокотник и увидела, что лицо его все еще залито потом.
– Нам лучше расположиться на кухне – там куда приятнее. – Она посмотрела на него, не уверенная, что он слышит, и снова приложила руку к его лбу: на мгновение она с ужасом подумала, уж не хватил ли его удар.
– Я здесь чужой, – внезапно сказал он. – Я тут не нужен.
– Хочешь, я позвоню врачу? – спросила Алекс, напуганная невнятицей его слов. Она помахала рукой у него перед глазами, следя за его реакцией, но он даже не моргнул. – Филип, хочешь, я вызову врача? – Не дождавшись ответа, она снова спросила: – Ты слышишь меня?
– Привет, мама.
Слова прозвучали мягко и совершенно отчетливо, словно Фабиан стоял рядом с ней.
Дернувшись, она вгляделась в холл, перевела взгляд на открытое окно. Потом подбежала к нему и выглянула наружу. Улица была совершенно пуста – ничего, кроме сгустившейся темноты, припаркованных машин и дождя.
Нет, это ей не привиделось.
Она смотрела на Мейна, которого била крупная дрожь.
– Мама.
Слова исходили от Мейна.
Она видела, как тяжело он дышит, как дрожь сотрясает его тело, а лицо заливает пот, и ей показалось, что в комнате стало еще холоднее. Заметила она и то, как побелели у него костяшки пальцев, сжатых в кулаки.
Она застыла на месте, не сводя с него глаз.
Мама.
Это слово продолжало звучать у нее в голове.
Неожиданно он вскочил и, как будто отталкивая что-то от себя, закричал уже своим голосом:
– Нет, говорю я, нет! – Он обвел взглядом комнату, потерянный, смущенный, словно не понимая, где находится, и уставился на Алекс взглядом полным ужаса, – казалось, он не узнает ее. – Я… должен… идти, – медленно, запинаясь на каждом слове, сказал он. – Теперь… я… должен… идти. Мне не стоило приходить.
– Что случилось, Филип? Прошу тебя, расскажи мне.
