Алекс почувствовала, как Филип внезапно напрягся и бросил взгляд за ее плечо.
– Все в порядке? – Она поймала себя на том, что тоже поворачивается – ею овладевало беспокойство, Филип нахмурился – ему было явно не по себе. Она слушала музыку и молчала. Постепенно он расслабился и, поставив чашку, мягко положил руку ей на плечо. Алекс слегка откинулась назад, нежно прильнула к нему, ощущая какое-то странное чувство неловкости. Она поежилась.
– Это «Фигаро»?
– Да. Отдельные партии, Моцарт такой разный…
Ей хотелось говорить, спорить, лишь бы слышать его голос, лишь бы избавиться от непонятного страха, захлестнувшего ее. Сегодня к вечеру те воскресные кошмары снова вернутся, подумала она.
– Ты все молчишь.
Он вскинул брови.
– Пенни за каждую твою мысль.
– На этом не разбогатеешь: как мой литературный агент, ты должна была бы это знать.
Она рассмеялась и замолчала, слушая музыку. Рассыпался в трелях французский рожок – вот типичный Моцарт, веселый и стремительный. Невольно она стала отстукивать ногой ритм, чувствуя, как в такт музыке подрагивают пальцы Мейна у нее на плече.
– О господи, – вздохнула она, – ну почему все это должно было случиться, ну почему?
– Гм…
– Так ты объясняешь происхождение жизни?
– Что?
– Гм, – передразнила она его.
Алекс почувствовала, как он наклонился вперед, услышала звяканье поставленной на стол чашечки.
– Ты оправишься, старушка; только для этого потребуется время, много времени. Хотел бы я дождаться, когда это произойдет.
У нее появилось импульсивное желание сказать ему: «Ты дождешься!», неожиданно ее охватило странное волнение, и она почувствовала прилив бодрости. Алекс сделала глоток кофе.
– Знаешь, просто смешно… мое настроение меняется несколько раз в час. Как на качелях – то вверх, то вниз.
Он кивнул:
– Какое-то время так и будет.
Она отвела взгляд.
– Ты что, специалист по любому вопросу?
– Да нет, честное слово, нет. Просто невежество – опасная штука.
– Значит, ты знаешь все?
Его рука сжала ее плечо.
– Нет, слава богу, нет. – Несколько секунд он сидел молча. – У меня в школе был учитель, этакий напыщенный маленький человечек, который с большим самодовольством рассказывал нам, что он никогда не водил машину и не знает, как это делается. Зато великолепно умеет управлять паровозом.
Алекс улыбнулась.
– Он водил его в 1926 году во время всеобщей забастовки от Кингс-Кросс до Эдинбурга, без остановки. И утверждал, что ему по-прежнему принадлежит неофициальный рекорд скорости на этой трассе.
– Жизнь полна странных маленьких людей, делающих странные маленькие вещи. – Она увидела лицо Мейна совсем близко, заметила оспинки на побледневшей скуле, рыжую щетину его усов; удивившись, она дернулась и почувствовала мягкое прикосновение щетины к ее носу, к ее губам, его голубые широко раскрытые глаза расплывались перед ней – словно глаза дантиста, когда ты сидишь у него в кресле, подумала она.
И вдруг его лицо изменилось, и она увидела перед собой Фабиана.
– Нет! – вскричала Алекс, резко откачнувшись назад. – Нет!
Лицо Фабиана расплылось и исчезло, и она увидела, как Мейн потрясенно смотрит на нее, на мгновение оцепенев, затем на его лице появилось смущенное, застенчивое выражение.
– Прости, – робко сказал он. – Я… м-м-м…
Она продолжала смотреть на него широко раскрытыми глазами, ее била дрожь. Алекс видела Фабиана так ясно, так живо. В нем было что-то трогательное и в то же время глубоко омерзительное. Господи, какие странные шутки играет с ней воображение.
– Прости, Филип, – сказала она. – На самом деле я… ну, не знаю… я не готова. – Она почувствовала, как его рука соскользнула с ее плеча; он наклонился вперед, поставил локти на колени.
– Нет, это моя ошибка, только моя, – сказал он. – Ты всегда казалась мне… такой потрясающе привлекательной, что я… я… – Он выпрямился и улыбнулся добродушной, растерянной улыбкой.
– Думаю, мне лучше пойти спать, – сказала она.
Он взглянул на часы:
– О господи, как поздно. – Он неторопливо поднялся, снова огляделся, и она увидела, что он испуган. – С тобой все будет в порядке?
Алекс кивнула и сделала гримасу.
– Должно быть, почему бы и нет?
