Сквозь пыльное ветровое стекло «вольво» Филипа Мейна пробивалось яркое утреннее солнце; как будто смотришь телевизор сквозь заиндевевшее окно, подумала Алекс. По воскресеньям Лондон выглядел совершенно по-иному – исчезала атмосфера спешки и суеты. Воскресный день – время неспешных прогулок, время размышлений; по воскресеньям Лондон прекрасен.
Она чувствовала себя отдохнувшей – в первый раз после известия о Фабиане ей удалось как следует выспаться.
Алекс посмотрела на выдвинутую пепельницу под приборной доской, забитую окурками, на завал бумаг, журналов, документов и кассет, валявшихся на полу у ее ног.
– Спасибо запрошлую ночь, – сказала она. – Мне сейчас гораздо лучше.
– Нам удалось, – тихо ответил он.
– Что «удалось»?
– Просто удалось.
– Порой ты говоришь загадками.
– Скинуть напряжение, владевшее нами обоими.
Улыбнувшись, она посмотрела на него: из-под усов торчит сигарета, голова чуть втянута в плечи, словно он опасается, что заденет крышу машины.
– Самомнения у тебя более чем достаточно, не так ли?
– Нет… только порой… – промямлил он.
– Что «порой»?
– Порой… – Он замолчал, не в силах подобрать слова. Наклонившись, вставил кассету в плеер, и через секунду раздался громкий чистый голос Элки Брукс. Хмыкнув, он приглушил звук. – Значит, викарий посоветовал тебе выяснить как можно больше подробностей о Фабиане?
– Да, младший викарий.
– И что тебе удалось выяснить?
– Что он не бросал свою девушку, Кэрри, это она бросила его.
– И какой же ты сделала из этого вывод? Что он был гордый?
Алекс засмеялась:
– Знаешь, прошлой ночью я вела себя как идиотка.
– Когда устаешь, воображение выкидывает всякие шутки.
– Ты когда-нибудь слышал о медиуме Моргане Форде?
Он покачал головой и затянулся сигаретой.
– Как можно отличить честного человека от жулика?
– Среди них честных нет.
Алекс уставилась на него:
– Вы, ученые, порой бываете такими ограниченными и самодовольными, что выходишь из себя.
Филип раздраженно подал сигнал маленькой прокатной машине; четыре человека, сидевшие внутри, восторженно глазели на фасад магазина «Либерти».
– Нет, просто мы говорим правду, которая не нравится людям.
– Все равно это ограниченность.
Она была искренне удивлена, увидев, что ее «мерседес» стоит на том же месте, где она его оставила: его не уволокли на буксире, не разграбили и даже не приклеили на ветровое стекло квитанцию о штрафе.
Она поцеловала Филипа в щеку.
– Теперь с тобой будет все в порядке?
– Да.
– Думаю, что вытащу тебя сегодня пообедать, чтобы убедиться в этом.
Она покачала головой:
– Мне не хочется возвращаться вечером в пустой дом. Лучше приезжай ко мне, и я угощу тебя ужином.
– Около восьми?
Алекс чувствовала себя повеселевшей и отдохнувшей, но она знала: боль еще вернется. Она копилась в ней, ожидая лишь повода, чтобы вырваться наружу; и во второй половине дня, когда солнце станет клониться к горизонту, она достигнет предела; так было всегда, с самого детства, – депрессия наваливалась на нее воскресными вечерами.
Она поехала на юг через Воксхолл-Бридж и к Стритэму, перед ней стояла неприятная задача: разыскать Кэрри и сообщить ей о Фабиане. У нее даже не было ее точного адреса. Она помнила лишь, что, когда они миновали антикварный магазинчик с выставленными на тротуар рядами кресел, Фабиан сказал: «Мама, а вот тут живет Кэрри», она посмотрела тогда направо и увидела кирпичную башню. Она возвышалась у подножия холма, похожего на тот, рядом с которым она сейчас находилась; Алекс увидела закрытую антикварную лавочку и справа в отдалении два серых башнеобразных здания. Развернувшись, она направилась к ним по узкой – едва можно протиснуться – улочке, заставленной подержанными машинами и запыленными фургонами. Два чернокожих мальчугана, игравшие на мостовой, уставились на нее, и она поймала себя на том, что краснеет, словно у нее не было права находиться здесь, словно она вышла за границы отведенной ей территории.