Алекс вылетела из фотолаборатории, взбежала по лестнице – ей было необходимо чье-нибудь общество, какой-нибудь человеческий контакт, все равно какой.
Алекс распахнула дверь и, задыхаясь, остановилась на пороге, уставившись на молодого человека с серьезным, чисто выбритым лицом и короткими вьющимися волосами. На нем был поношенный серый пиджак, слишком старый для него – скорее всего, он одолжил его у кого-то, подумала она, – и свитер с высоким воротником. Она взглянула на его обувь – потрескавшиеся бесформенные черные туфли, которые отчаянно нуждались в сапожном креме. Может, и их он у кого-то позаимствовал?
Он заговорил мягко и вежливо, неторопливо и тщательно выговаривая слова:
– Миссис Хайтауэр?
Алекс кивнула. Он был ей чем-то знаком, как старая газета, которую довелось когда-то прочитать. На коммивояжера он был не похож, и на мгновение ей подумалось, уж не очередной ли это медиум, присланный Сэнди, но в данный момент она ничего не имела бы и против него.
– Я Джон Олсоп, младший викарий… служу в вашем приходе… э-э-э… викарий рассказал мне о постигшем вас несчастье, и вот я подумал, что мог бы зайти и представиться… если это удобно. – Его правый глаз дважды дернулся.
– Пожалуйста… да, конечно. – Она закрыла за ним дверь. – Боюсь, мы не приглашали вашего викария на заупокойную службу… ее вел старый школьный друг моего мужа, Джон Лэмбурн… у него приход рядом с Гастингсом. Я надеюсь, викарий не обижен?
– О нет, это совершенно в порядке вещей.
Они вошли в гостиную.
– Признаться, я не так часто посещаю церковь.
– Это не важно, – вежливо сказал Олсоп. – Но вам будут рады, если вы заглянете в одну из наших церквей.
– Благодарю вас.
– Как вы себя чувствуете? Похоже, вы еще не оправились от потрясения.
– Вряд ли можно ожидать многого после похорон своего ребенка, – ответила она.
– Да, – сказал он, – да. Смерть ребенка – это ужасно. У вас есть другие… э-э-э… дети?
Она покачала головой.
– Значит, вам еще хуже, если такое вообще возможно. – Глаз его снова дернулся. – Недавно я и сам пережил потерю – своей жены. И понял, что очень помогает разглядывать фотографии.
Алекс уставилась на него широко открытыми глазами, не в силах отделаться от мыслей об образе, который смотрел на нее с фотографий гениталий. Как? Как? Как он попал туда? Не стала ли она жертвой какого-то чудовищного розыгрыша?
– Мне очень жаль, – сказала Алекс.
Он грустно улыбнулся и кивнул.
– Благодарю вас.
– Она скончалась?.. – Она запнулась, подыскивая слова.
– От рака, – коротко ответил он.
Алекс кивнула, не зная, как реагировать.
– Ужасно. – Она снова увидела перед собой лицо Фабиана. – Ужасно. – Алекс решительно встала и тут же попыталась понять, чего ради она стоит. – Я бы… э-э-э… могу я предложить вам кофе?
– О нет, благодарю вас.
– Может, вы предпочитаете чай… или виски, или что-то еще?
– В общем-то ничего.
Но она уже направилась на кухню – ей было необходимо чем-то заняться, чтобы держать себя в руках. Она приготовила кофе, бросив в него щепотку какао, и уже готова была возвратиться с ним в гостиную, когда заметила на кухонном столе визитную карточку «Айрис Тремьян» и адрес – Эрл-Корт. Алекс бросила ее в корзину, но затем извлекла и положила на стол. Взяв поднос, она вернулась в гостиную:
– Пожалуйста, угощайтесь, вот молоко и сахар.
– Благодарю вас.
Ей показалось, что он как-то странно смотрит на нее. «Неужели я так плохо выгляжу?» – подумала она.
– Да, – он снова дернулся, – фотографии. Они хранят память. И могут оказывать весьма целебное воздействие. И поверьте, со временем боль проходит. – Он улыбнулся и осторожно надкусил бисквит, словно опасаясь, что печенье может укусить его в ответ.
Алекс заметила, что он смотрит на вазу с увядшими красными розами.
– Фабиан преподнес их мне на день рождения – он всегда дарил красные розы; он любил их.
– У вас есть… э-э-э… сад?
– Боюсь, что с этим у меня безнадежно. Мой муж садовник.
– А-а… Насколько я понимаю, вы живете отдельно.
– Да. Мой муж занимался рекламой, но его истинным увлечением были вина. Вот он и решил все бросить и начать разводить виноград. К сожалению, сельская жизнь меня не устраивает.
