— Да уж это как пить дать, — подтвердили рудокопы. Все горняки постарше боялись «бегучих» запалов, у которых фитиль сгорал слишком быстро и вызывал взрыв прежде, чем рабочий успевал выбраться из забоя. Впрочем, сырых запалов, которые тлеют медленно и долго и вызывают запоздалый взрыв, опасались на рудниках еще больше.
Тед не открывал своей сумки с едой, пока не пересчитал всех взрывов у себя в забое, после чего он с довольным видом опустился на доски. Отхлебнув холодного чая из котелка и покончив с изрядным количеством бутербродов и куском пирога, которые жена сунула ему в сумку, он уже был не прочь принять участие в общей беседе и пошутить с товарищами.
— Что ато с Эйблом? Какая муха его укусила? — спросил Джо Хэлидей. — Он что-то от тебя сегодня ни на шаг, Тед.
— Почем я знаю, — отвечал Тед. — Боится, верно, как бы что не уплыло у него из-под носа. А мне даже на руку, что он тут торчит. Я выклянчил у него несколько стояков для своего забоя.
Смех рудокопов гулко раскатился под сводами и замер.
— Эйбл не такой уж скверный малый, — снисходительно заметил Мак-Рей Весельчак. — Лучше многих этих американцев, которых понабрали теперь в сменные мастера. Те лезут вниз с первой клетью и глаз не спускают с ребят; даже в обеденный перерыв никому от них покою нет. Чук Дин рассказывал мне, что у них в Лейк-Вью тоже завелся новый мастер. Так это большой специалист по «ррасторропности».
— Расторопности! — фыркнул Лэнни Лоу. — Это что же значит. Весельчак?
— Он это как раз здорово им разъяснил, — сказал Весельчак и, отвернувшись от Лэнни и его напарника, подмигнул товарищам. — Как-то к концу смены подходит он к откатчикам, — а те катили к бункерам эти здоровенные вагонетки нового типа — и говорит:
«Присядьте, ребята. Давайте покурим». Ну, достает он свою трубку, а ребята присаживаются на корточки, чертыхаясь в душе на эту проволочку. «Мы с вами, — говорит он, — я знаю, поладим. Где бы я ни работал мастером, всегда люблю потолковать с рабочими по душам. Ррасторропность, ребятки, — вот все, что нам нужно. Ррасторропность — это великая вещь! Помогла мне кой-чего добиться, сами видите. Как? А вот как. Если вы, к примеру, откатываете по двенадцати вагонеток, нужно приналечь, чтобы стало тринадцать».
Ребята молчат, будто воды в рот набрали, а он бубнит свое:
«Я ведь тоже был откатчиком когда-то. Вырабатывал больше других — попал в сменные мастера. Так у меня рудокопы работали как черти. Вот что значит Ррасторропность, друзья».
Ребята сидят, вылупив на него глаза, — делают вид, что им страшно интересно, а янки-то и рад:
«Ведь вы тоже, ребятки, небось, не хотите остаться до конца дней своих навальщиками? Проваландаться всю жизнь с этими вагонетками?» Все молчат. «Да хотя бы вы и сменными мастерами заделались — эка невидаль. Подумаешь — сменный мастер! Для честолюбивого парня этого недостаточно. А ведь вы все, я погляжу, парни расторопные и знаете себе цену. Ну вот ты, например, к чему стремишься?»
Это он спрашивает одного из ребят, который сидит к нему поближе, а тот молчит, как глухонемой.
«Ну, ну, ребята, — говорит янки, уже начиная злиться. — У каждого есть право добиваться для себя того, что ему по душе. А для этого нужно что? Ррасторропность. Понятно? Ну вот ты, приятель, чего бы ты хотел?»
На этот раз он прицепился к Блю Райену, а Блю, как известно, за словом в карман не лезет.
«Чего бы я хотел? — так это, не торопясь, переспрашивает тот. — Хотел бы, чтоб меня повесили за изнасилование, когда мне стукнет девяносто девять».
Рассказ Весельчака подзадорил других, но тут устроители тараканьих бегов начали готовиться к очередному состязанию. Весельчак пошел за своим любимчиком, которого он держал в жестяной спичечной коробке.
— Ребята, кто же это сыграл надо мной такую скверную штуку? — раздался его огорченный голос. — Выпустили моего Карабинчика из конюшни! Смотрите — пустая!
Он остановился перед товарищами, с грустью глядя на пустой спичечный коробок у себя в руке.
— Лучший рысистый таракан на Золотой Миле, — сокрушался Весельчак. Товарищи добродушно поддразнивали его.
