Золотой возраст - страница 29

Дороги в нашей округе выглядели весело и приветливо, каждая в своем стиле, но была среди них одна, которая искусно намекала на какую-то важную цель и торопила, призывала отправиться к этой цели, и сердце колотилось в радостном предчувствии. Остальные дороги манили обыкновенным: пышными кустами и канавами, ядовитыми ягодами аронника пятнистого, шорохом полевой мышки в траве или всплеском от прыгнувшей в болотце лягушки. Прохладные носы братьев животных тыкались в путешественника сквозь щели в заборах. Только бездельник мог выбрать такой путь: слишком много крошечных ручек хватали за рукав, пока ты шел по нему. А эта дорога была совсем другого сорта: она избегала живописного берега реки и пышных кустов, тянулась прямо вдоль холмов, и как будто всем своим видом демонстрировала презрение к хитрым ловушкам, в которые попадаются лишь недоумки.

Когда чувство несправедливости и острого разочарования особенно тяготило меня, я выбирал эту своевольную дорогу для одинокой прогулки и на целый день поворачивался спиной к необъяснимо враждебному, настроенному против меня, миру.

Мы, дети, называли ее «Дорогой рыцарей», потому что нам казалось, что если идти по ней все дальше и дальше, рано или поздно, встретишь Ланселота и его соратников на боевых конях. Предполагалось, естественно, что отважные воины живут и здравствуют и по сей день где-то в таинственных уголках и неизведанных убежищах. Взрослые иногда называли эту дорогу «Путем пилигримов», но я не знал, кто такие пилигримы, я слышал только легенду о рыцаре Тангейзере, согрешившем на горе Герзельберг, и отправившемся на поклон к Папе Римскому. Мне казалось, что его усталый взгляд я встречал в соседнем перелеске, он окликал пилигримов, спешащих мимо в Святой Град, где их ждали прощение и покой. «Все дороги ведут в Рим», – сказал мне кто-то однажды. Я всерьез воспринял это высказывание и размышлял над ним много дней. В конце концов, я понял, что это невозможно, но по поводу нашей дороги не сомневался ни минуты. Вера моя укрепилась еще больше, после того, как на уроке истории мисс Смедли рассказала об одной очень странной дороге, которая тянется сквозь всю Англию, доходит до побережья и начинается снова уже на другой стороне моря, во Франции. Она неуклонно тянется сквозь города и виноградники, из туманного Альбиона прямо в Вечный Город. Недостоверные, обычно, утверждения мисс Смедли всегда воспринимались нами скептически. Однако, в этот раз, мы своими глазами видели то, о чем она рассказывала, первый раз в жизни ей можно было доверять.

Рим! Было так увлекательно думать о том, что он на другом конце этой белой ленты, разворачивавшейся у меня под ногами, туда, за далекие холмы. Я был достаточно образован, чтобы понимать, что за один день я не смогу до него добраться, но когда-нибудь, если ничего в моей жизни не изменится, когда-нибудь, когда тетя Элиза уйдет в гости, когда-нибудь я решусь.

Я старался представить, что я увижу, когда дойду туда. Я знал, что в Риме есть Колизей, потому что видел гравюру с его изображением в учебнике истории. Поэтому, Колизей я шлепал в центр города. Все остальное я наляпал в Рим из серого городишки, куда мы ездили дважды в год, чтобы подстричься. Таким образом, знаменитый амфитеатр Веспасиана оказался в окружении грязных улочек, на которых можно было встретить заведения вроде «Красного льва» или «Голубого кабана». Еще я разместил там дом доктора из добротного красного кирпича и методистскую часовню, которая казалась нам тогда шедевром архитектуры. Жители Рима носили обычные рубахи и штаны и развлекались тем, что дергали за хвосты римских телят и приглашали друг друга на кружку пива в ближайший паб. Освоив Рим, я перемещался в другие города, о которых что-то слышал: в Дамаск, в Брайтон (мечта тети Элизы) в Афины и в Глазго, о котором нам с упоением рассказывал садовник. В моем воображении все эти города были похожи друг на друга, и в каждом из них я неизменно встречал методистскую часовню. Легко было строить дома в несуществующих городах, ощущать себя единственным архитектором, ничем не связанным. Я мысленно брел по восхитительной улице из воздушных замков, когда вдруг наткнулся на художника.