И река, бледно-зеленая, как и вечернее небо, покойно шуршала легкой волной.
Лиза Фомина с подружкой и партизаны молча выгружали лодку, закрепляли ее у причала.
А Екатерина Николаевна все смотрела на городок, и в голове ее вереницей теснились раздумья. Погиб городок. Погибли люди. Все проходит, все преходяще. Но жизнь бессмертна и вечна. Пройдут года... И на этом месте, где пламя пожара уничтожило некогда веселый, шумный городок, как сказочный феникс из пепла, возродится новая, молодая жизнь. Придут новые хорошие люди и вновь построят прекрасный город! И вновь над ним будет шуметь вековечный лес, и могучая река будет катить свои волны.
* * *
А Гриша и Петр Иванович в отряде Селезнева целый месяц шли тайгой, и тунгусы, боясь за свои оленьи стада на моховых нагорных пастбищах, вели отряд низами, по топким марям. Бродили по колено в воде, ели черемшу, спасаясь от цинги, о хлебе было запрещено даже говорить. У партизан шатались зубы, было трудно кусать черемшу, и шла кровь из белых десен.
Тем временем Возницын со своим штабом сидел на реке, на главных складах золотых приисков.
Однажды с лимана пришел пароход с большевиками. Снял заслон и быстро пошел по реке выше, на склады. На пароходе было тихо. Впереди, на капитанском мостике, можно было видеть стриженую голову Селезнева.
На рассвете пароход подошел к складам. Над берегом и волнами сопок вставала колодная заря. Отряд бесшумно высадился у первых домов. Невдалеке у пристани серела корма другого парохода, в котором помещался Возницын, его штаб и охрана.
Селезнев надел свою солдатскую шапку, надвинул ее на уши и тихо сказал:
— Слушай мою команду!
Но партизаны сами уже рассыпались цепью и охватили пристань. Часовой-кореец из охраны Возницына, стоявший на сходнях, вдруг поднял винтовку, звякнул затвором и широко открыл рот.
— Ирбо! — негромко и угрожающе крикнул кто-то.
Кореец закрыл рот, положил винтовку на сходни и, став на колени, поднял желтые руки...
Утром беженцы, жители и дети приходили смотреть на баржу, где в трюме сидел арестованный Возницын. Всем казалось, что он может еще вырваться, и его заковали в якорную цепь.
На суде — его судили выборные от партизан и населения — Возницын держался спокойно и на вопросы отвечал угрюмо:
— Так находил нужным.
Гусева плакала, а Медницкий, дрожа высохшим подбородком, говорил о мировом пролетариате. Его не слушали.
На расстрел Возницын шел первым, в одном белье, спокойный и страшный.
Гриша и Петр Иванович весь день ходили по поселку из дома в дом. Они видели избы, набитые беженцами, детей, умирающих на полу под лавками.
И снова были походы и новые муки. Но над всем этим была уже другая рука. Неслабеющая, опытная, умная рука большевистской партии.
* * *
Случаются в жизни людей незабываемые, невозместимые утраты, неизгладимые потрясения!
Но жизнь продолжается: минуты складываются в часы, сутки, месяцы, годы...
Просто удивительно, как много в жизни забот и важных мелочей. Их невозможно отбросить. Они требуют внимания, занимают время и словно приковывают человека к жизни. Они не дают замкнуться человеку в горе, погрузиться в него и защищают от отчаяния.
Кто знает, может быть, и в самом деле это к лучшему! Это и есть тот лекарь, который исцеляет души не только усталых, страдающих, но даже и одиноких людей. Потому что одиночество, полное одиночество — самый страшный враг человека.
Конечно, большое горе, утраты любимых не забываются. Но и не убивают душу человека: ведь и самая черная туча лишь на время закрывает солнце, а не уничтожает его света и тепла.
Печаль живет, хотя и таится где-то глубоко в сердце человека. И чем человек нравственнее, тем долее хранит он верность дорогим существам, хотя и ушедшим уже в иной мир.
Не так ли бывает и с целыми народами? Великие народы дают миру великих людей. И чем древнее мудрость народная, тем священней для народа память о великих и тем долее чтят их грядущие поколения.
И Надя тоже жила. Жила новой жизнью, оберегая в тайниках души память о прошлом и вспоминая любимых наедине с собою в лучшие, светлые минуты.
Где они, любимые? Что с ними? Живы ли? Или великое небо уже только смотрит с высоты на те места, где они когда-то трудились, любили, страдали, а теперь и след их давно затерялся на земле и лишь ветер шумит и развеивает прах когда-то веселых, счастливых людей?! Хоть бы они были живы! Пусть измученные, постаревшие, пусть далеко. Но ведь и они видят те же звезды, одинокие, ясные звезды на темном небе.
